пишет сыну в Париж…
Тот в письме от 27 мая успокаивает мать как может:
«Дорогая мамочка! На днях писал тебе по поводу ареста Маняши и Анюты. Хочется поговорить ещё. Боюсь, что ты слишком одиноко теперь себя чувствуешь…
Сегодня прочитал в петербургской газете о больших арестах и обысках в Саратове в связи с железнодорожными служащими (Тогда в Саратове было произведено в два приема 18 и 16 арестов
К тому времени Ленин не виделся с матерью два года — последний раз они были вместе в Стокгольме в 1910 году, когда Мария Александровна специально приезжала туда на встречу с сыном.
Потом началась война, окончательно сделавшая невозможным для обоих личное свидание, оставалась только переписка. В марте 1916 года Ленин пишет матери очередное письмо, ставшее одним из последних:
«Дорогая мамочка! Посылаю тебе карточки, одну для Маняши.
Мы живём теперь в Цюрихе. Приехали позаниматься в здешних библиотеках. Озеро здесь нам нравится, а библиотеки много лучше бернских, так что пробудем ещё, пожалуй, дольше, чем хотели. Писать можно на здешний адрес: почта всегда перешлёт.
Надеюсь, у вас уже нет больших холодов и ты не зябнешь в холодной квартире? Желаю, чтобы поскорее было тепло и ты отдохнула от зимы.
Надя очень всем кланяется. Крепко тебя целую, моя дорогая, и желаю здоровья. Анюте большущий привет и М. Т. (Елизарову
Тепло в России наступило, а вот со здоровьем уже не ладилось — начинался восемьдесят второй год очень непростой и беспокойной жизни, и летом 1916 года Мария Александровна занемогла.
В начале болезни она сказала дочери — с ней была Анна: «Дай мне что-нибудь, ну, облатку, — ты знаешь что — я хочу пожить ещё с вами»… В этих словах было всё: она хотела не просто ещё пожить, а пожить
Приехать проститься мог лишь Дмитрий, он был в Севастополе, и Анна отправила ему телеграмму:
Владимир Бонч-Бруевич был среди тех, кто её хоронил. Позднее он писал:
«Война разметала многих из нас в разные стороны. Пришли на похороны немногие. Мы собрались в кладбищенской церкви.
В гробу она выглядела такой же добрострадающей, как и в жизни. И меня крайне удивил своей лёгкостью гроб, когда нам вдвоём с М. Т. Елизаровым пришлось нести его на руках до могилы от кладбищенской церкви, где, по законам того времени, обязаны были её отпевать, чтобы получить право похоронить.
Быстро насыпан был холм, и мы украсили его живыми цветами. Грустно постояли, подумали и пошли…»[186]
ВЛАДИМИР Ильич, уехав девять лет назад из Санкт-Петербурга, вернулся в переименованный в 1914 году на русский лад Петроград в ночь на 4 апреля 1917 года.
Была восторженная встреча, митинги, речи… Потом он с Крупской, сёстрами, зятем и друзьями добрался до квартиры Елизаровых на улице Широкой. Наутро его ожидали новые неотложные дела, а с раннего утра он поехал с родными и близкими на Волково кладбище — к давней могиле сестры Ольги и свежей могиле матери.
Всё тот же Владимир Бонч-Бруевич, бывший в то утро рядом с Ильичом, оставил нам запись об этом:
«Всегда сдержанный, всегда владевший собой, всегда серьёзный и задумчивый, Владимир Ильич не проявлял никогда, особенно при посторонних, интимности и задушевности своих чувств. Но мы все знали, как нежно и чутко относился он к своей матери, и, зная это, чувствовали, что тропинка на Волковом кладбище, туда, к этому маленькому холмику, была одной из тяжёлых дорог Владимира Ильича»[187].
Он стоял у могилы, что-то шептал, потом низко-низко поклонился…
В тот день на Волковом кладбище не было фотографа — да и откуда ему было быть там в то раннее утро? Но через два года, 13 марта 1919 года, на том же Волковом кладбище хоронили неожиданно умершего от тифа Марка Тимофеевича Елизарова.
Ленин приехал на похороны из Москвы, и фотограф Я. Штейнберг сделал тогда серию из пяти снимков — Ленин в окружении провожающих у могилы
