связи с другими странами с помощью вступления в военные альянсы, фон Нейрат ответил, что Германия готова пойти на риск и оказаться в окружении.
На следующий день, 14 июня, Гитлер и Муссолини встретились на обеде в Венеции.
Сталин не был обескуражен этим очередным отказом со стороны Берлина. С помощью советских торговых эмиссаров он вновь и вновь прилагал усилия, направленные на то, чтобы убедить правящие круги Германии в своем искреннем желании найти точки соприкосновения с Гитлером. Сталин дал им разрешение намекать на то, что Москва готова пойти на уступки Германии.
Одновременно Сталин пытался побудить Польшу четко определиться со своей политикой как направленной против Германии. В то время никто не знал, какой путь выберет Польша, и для рассмотрения этой проблемы было созвано специальное заседание политбюро. Литвинов, Радек, а также все представители Наркомата по военным делам считали, что на Польшу можно повлиять так, чтобы она действовала сообща с Советской Россией. И только Артузов, начальник иностранного отдела ОГПУ, был не согласен с этой точкой зрения. Он смотрел на польско-советские отношения как на иллюзию. Артузов, слегка поторопившийся встать в оппозицию большинству членов политбюро, был резко прерван самим Сталиным: «Вы вводите политбюро в заблуждение».
Это замечание быстро облетело ближний круг. На смельчака Артузова все смотрели как на конченого человека. Последующие события доказали правоту Артузова. Польша встала на сторону Германии, и, быть может, именно это спасло Артузова на некоторое время. Он был швейцарцем, жившим в царской России и работавшим там учителем французского языка. Еще до мировой войны он участвовал в революционном движении и в 1917 году вступил в большевистскую партию. Он был невысокого роста, седоволосый, имел козлиную бородку и любил музыку. Он женился на русской женщине и завел семью в Москве. В 1937 году, во время великих репрессий, он был арестован и казнен.
Фиаско с Польшей еще больше усилило уверенность Сталина в необходимости умиротворить Гитлера. Он использовал любую возможность донести до Берлина его готовность к установлению дружбы. Гитлеровская «ночь длинных ножей» 30 июня возвысила нацистского лидера в глазах Сталина. Впервые Гитлер продемонстрировал людям в Кремле, что он знает, как обращаться с властью, что он диктатор не только по имени, но и по своим делам. Если у Сталина и были до этого сомнения в способности Гитлера править железной рукой, крушить оппозицию и диктовать свою волю даже влиятельным политическим и военным силам, то теперь эти сомнения улетучились. С этой минуты Сталин начал признавать в Гитлере мастера, человека, способного бросить вызов всему миру. Это обстоятельство, связанное с ночью 30 июня, более чем что-то иное, повлияло на решение Сталина любой ценой добиться взаимопонимания с нацистским режимом.
Две недели спустя, 15 июля, Радек опубликовал статью в официальном советском печатном органе – газете «Известия», в которой попытался напугать Берлин соглашением между Москвой и Версалем. Однако он закончил совершенно противоположным заявлением: «Нет такой причины, по которой фашистская Германия и Советская Россия не могли бы поладить, в том же отношении, в каком добрыми друзьями являются Советский Союз и фашистская Италия».
Предупреждение Гитлера о том, что Германия готова рискнуть и оказаться в окружении, высказанное через фон Нейрата, подвигло Сталина предпринять шаги по созданию контрокружения. Тогда еще существовали тесные взаимоотношения между Красной армией и армией Германии. Торговые связи двух стран также были живы. И потому Сталин смотрел на политический курс Гитлера по отношению к Москве как на маневр с целью получить более выгодную дипломатическую позицию. И чтобы его не обошли с флангов, он решил сам совершить ответный маневр.
Литвинова снова отправили в Женеву. В конце ноября 1934-го он договорился с Пьером Лавалем о предварительном соглашении, предусматривающем пакт о взаимовыгодном сотрудничестве и помощи между Францией и Россией, который был целенаправленно оставлен открытым и для других участников. Этот протокол был подписан 5 декабря в Женеве.
Четыре дня спустя Литвинов выступил со следующим заявлением: «Советский Союз никогда не имел намерения прервать всесторонние дружеские отношения с Германией. Таково, я уверен, и отношение Франции к Германии. Восточноевропейский пакт сделал бы возможным создание и дальнейшее развитие таких отношений между этими тремя странами так же, как и между другими сторонами пакта».
Гитлер наконец-то ответил на этот маневр. Советскому правительству были открыты большие кредиты. Сталин страшно воодушевился. Финансовые интересы Германии, по мнению Сталина, заставили Гитлера раскрыть карты.
Весной 1935 года, во время визита Энтони Идена, Пьера Лаваля и Эдварда Бенеша в Москву, Сталин переживал, как он полагал, триумф. Рейхсбанк предоставил советскому правительству долгосрочный заем в 200 000 000 золотых марок.
Вечером 2 августа 1935 года я с Артузовым и другими его подчиненными находился на Лубянке, в помещении иностранного отдела ОГПУ. Дело было накануне знаменитого первого перелета Леваневского из Москвы в Сан-Франциско через Северный полюс. Мы все ждали машину, чтобы поехать проводить Леваневского и двух его товарищей в Америку. Ожидая ее и убирая бумаги в сейфы, мы вдруг заговорили о наших отношениях с нацистским режимом. Артузов показал нам секретный отчет, только что полученный от одного из наших ведущих агентов в Берлине. Его готовили в ответ на беспокоивший Сталина вопрос: «Насколько влиятельны в Германии те силы, которые выступают за связи с Советским Союзом?»
Представив крайне интересный обзор внутренней экономики и политических условий в Германии, рассказав об элементах возможного несогласия, об отношениях Берлина с Францией и другими державами, о влиятельных людях в окружении Гитлера, наш корреспондент пришел к следующему заключению: «Все советские попытки умиротворить и успокоить Гитлера обречены на провал. Главное препятствие в достижении взаимопонимания с Москвой – это сам
