На службе в сталинской разведке. Тайны русских спецслужб от бывшего шефа советской разведки в Западн

были улажены и забыты дела Миллера и Райсса. Ганс казался очень довольным успешным выполнением задания, и я заметил, как он подал сигнал нашим неприятным соседям, что все идет хорошо. Я назвал предполагаемую дату встречи и почувствовал, что перехитрил убийц из ОГПУ – по крайней мере, на этот раз.

Сказав, что я голоден, я пригласил Ганса пойти в какой-нибудь хороший ресторан и остановил проезжавшее мимо такси. Я заметил, что за нами не следят, и был удовлетворен тем, что удалось выскользнуть из ловушки. Ланч не доставил мне удовольствия, а после него мне пришлось несколько раз менять такси, чтобы оторваться от Ганса и уйти от слежки. Но гораздо труднее мне было избавиться от горьких мыслей о его предательстве.

Вот тогда, после всего случившегося, я обратился к Марку Дормуа – французскому социалисту и министру внутренних дел. Я назвал себя и попросил защиты правительства и убежища в этой стране. Я отдал все свои фальшивые паспорта и документы моей жены Федору Дану, чтобы тот передал их Дормуа. В своем обращении я указывал, что работал в советской разведке с 1919 по 1919 год, а также сообщал:

«Недавние политические события в Советском Союзе коренным образом изменили ситуацию… Поставленный перед выбором идти на смерть вместе со всеми моими старыми товарищами или пытаться спасти свою жизнь и жизнь моей семьи, я решил не становиться очередной молчаливой жертвой сталинского террора…

Я знаю, что за мою голову обещано заплатить. Убийцы идут за мной по пятам, и они не пощадят ни мою жену, ни ребенка. Я часто рисковал жизнью ради дела, но не хочу умирать напрасно.

Я прошу защиты для меня и моей семьи, а также Вашего разрешения остаться во Франции, пока не смогу выехать в другую страну, чтобы зарабатывать на жизнь и обрести независимость и безопасность».

В ответ на мое обращение министр внутренних дел дал указание парижской полиции снабдить меня carte d’identite – удостоверениями личности, на основании которых я потом получил паспорта для выезда в Соединенные Штаты.

Ко мне был приставлен инспектор полиции Морис Мопэн, который должен был охранять меня и сопровождать в Йер, где, как предполагалось, он организует все необходимое для защиты моей семьи. Министр внутренних дел гарантировал, что правительство от меня ничего не потребует и что оно заинтересовано лишь в том, чтобы я никак не пострадал на территории Франции. Он хотел бы также избежать каких-либо осложнений во французско- советских отношениях.

В сопровождении инспектора Мопэна я ненадолго ездил в Йер. О том, куда я направляюсь, было известно пяти-шести людям в Париже. Мы добрались до Марселя поздним вечером в понедельник. Поезд должен был стоять на станции в течение получаса. Другой поезд загораживал мне платформу. Как только он тронулся через несколько минут после нашего прибытия, я увидел Ганса Брусса, одетого в дождевик и быстро шагавшего по направлению к какому-то человеку, махнувшему ему рукой.

Я крикнул инспектору Мопэну: «Вон там убийцы!» В человеке, который был вместе с Гансом, я без труда опознал Краля – старшего лейтенанта ОГПУ. И мы с инспектором опрометью бросились из купе. С другой стороны поезда, на противоположной стороне путей, стояли еще двое. Возможно, Ганс заметил мое беспокойство или услышал мой тревожный крик, но, как только мы с инспектором Мопэном спрыгнули с подножки поезда, эти четверо рванули от нас, держа руки в карманах. Инспектор вытащил пистолет, и мы бросились за ними в погоню. Когда же мы добежали до конца платформы, инспектор вдруг остановился и приказал мне прижаться к стене. Загородив меня собой, он сказал: «Мне приказано доставить вас обратно в Париж в целости и сохранности. А я, имея в руках лишь один пистолет, не смогу захватить четырех вооруженных убийц».

Он предположил, что у них гранаты в карманах. Полночь. Полиции нигде не видно. Ганс и его подручные убежали, а мы вернулись в наше купе. По сей день я не знаю, как тогда ОГПУ удалось вычислить мой маршрут и время, когда я буду в поезде.

Вопреки мнению инспектора, я думаю, что было запланировано снять меня с поезда и препроводить в надежное место в Марселе – идеальном городе для таких операций, где меня бы держали до отправки в Советский Союз либо уничтожили бы без особых хлопот.

В декабре я вывез свою семью из укрытия в Йере, и мы поселились в отеле «Дез Академи» на улице Сен-Пэр в Париже, совсем рядом с полицейским участком. Власти выделили нам для охраны трех полицейских. Они занимали смежную с нами комнату и сменялись каждые восемь часов. Круглые сутки у входа в отель дежурил офицер.

Во время последнего показательного процесса по делу о государственной измене, проходившего в марте 1938 года, французские журналисты настоятельно просили меня сказать хотя бы несколько слов об этом. Я дал интервью Борису Суварину, бывшему члену Исполнительного комитета Коминтерна, а сейчас пишущему редактору в парижской газете «Фигаро», и Гастону Бержери, депутату Национального собрания, зятю Леонида Красина – покойного советского посла в Великобритании. Месье Бержери, который являлся редактором независимого парижского еженедельника, был одним из первых французов, которые выступали за французско-советский альянс, однако после чистки он утратил свои иллюзии.

Я также написал несколько статей, в которых объяснял суть новостей, приходящих из Москвы, для «Социалистического курьера» – журнала, который издавался в Париже русскими социал-демократами, жившими там в иммиграции. Эти статьи были перепечатаны стокгольмской газетой «Социал-демократ» и печатным изданием с тем же названием в Копенгагене – оба официальные органы социалистических партий, тогда стоявших у власти в Швеции и в Дании. Эти публикации вызвали дипломатический протест Москвы, выраженный шведскому и датскому правительствам. На что власти ответили, что у них в стране свобода печати.