— Зорить хочешь? — бесился Федоров. — Очумел знать, дядя? Бились, бились, да снова начинать? Ты, подумай-ка, голова, ежели мы продержимся еще немного, — золотом покроемся. Не продавать гусей надо, а стараться получить осенний вывод.
— Я про старых не говорю. Старые пущай остаются. А молодняк к чему беречь?
— Вот на, — злился Федоров, — так к чему же было волынку всю эту затирать? Неужто собрались мы крохоборством заниматься? Стало быть режь, жги, пали, — потому головы у нас дурные, а я так скажу. Молодняк держать надо. Ежели выдержит нас кишка, так посадим сразу не двадцать — тридцать гусынь, а полторы сотни. Ну-ка, сосчитай вот. Ежели каждая даст выводок в среднем по 10 штук, то гусиное стадо какое будет? Ведь полторы тысячи штук!?
— А инкубатор без толку будет стоять?
— Хватит работы и для инкубатора… А ждать пока вырастут инкубаторные, да пока то да се, — нет никакого расчета.
— Ладно! А кроликов чего жалеть? Вона их какая уйма. Сотни три не грешно и продать было бы! Считай по два целковых, и то шесть сотен огребли бы. Тут не то, что хлеб, а и одеться могли бы. Вона как потрепались все.
— Кроликов продадим, но не раньше осени! Кончим уборку — и за кроликов примемся. Подкормим их, да и в путь дорогу!
— Верно говорит Федоров! — поддержал Иван Андреевич. — Сейчас какая кролику цена? Пустяки! А подкорми его, — по три целковых, не меньше, можно будет взять. Потому — порода у нас действительно редкостная. На убой и продавать грешно такую породу.
Споры переходили в брань.
Особенно горячие схватки начались, когда мешки с хлебом стали тощие, а крупа покрывала днища кадок на один палец.
— Ну? Что теперь скажешь? — напирали на Федорова Никешка и Кузя.
Федоров спокойно смотрел на них и так же спокойно отвечал:
— Ничего не скажу! Турнепс надо собрать. Посидим на турнепсе до нового урожая.
— Скот корми турнепсом.
— Люди мы или свиньи?
— Мало что, — хмурился Федоров, — всего бывает на свете.
— Так значит голодом нас морить хочешь?
— Сам с вами одно ем! Не разносолами питаюсь! Вы турнепс, и я турнепс.
Кузя с кулаками полез на Федорова.
— К чорту такую лавочку! У кулаков работал, и то меня турнепсом не кормили!
— Не нравится — уходи!
— И уйду.
Дело дошло то того, что однажды Кузя собрал свои вещи и попросил расчета.
— Какого тебе расчета? — удивился Федоров.
— За проработанное!
Федоров улыбнулся.
— На кого ж ты работал?
— На чорта! Вот на кого! Давай расчет!
— Ты не ори, — спокойно ответил Федоров, — тут хозяев нет, чтобы расчет тебе давать. А если хочешь уходить, — забирай все, что принес, и сматывайся.
— Ладно! Давай тогда долю мою. Дели все.
— И делить не будем. Пока живешь, — все твое, а уходить вздумал, — уходи! Только из хозяйства хвоста кроличьего не получишь! Не для того заводили все, чтобы делить через год.
Кузя остался. Но настроение у всех было не важное. Работали теперь уже не так усердно, а за обедом проклинали турнепс как только могли.
Штаны и коровы
После уборки хлеба с Тарасовского надела и с полосы деда Онуфрия в артели снова появился хлеб.
Работа пошла веселее. Коммунщики как будто позабыли о раздорах и схватках. Возвращаясь с полей, иногда затягивали песни, а Никешка выскакивал вперед и шел в присядку, приговаривая скороговоркой:
