пор.
Глава 19
Когда я бывал в обществе непьющих людей, о выпивке и не помышлял. Луис не пил. Ни ему, ни мне это было не по средствам, но — и это еще более знаменательно — у нас и желания не было выпить. Мы были вполне здоровыми и нормальными юношами. Если бы нас тянуло выпить, мы ухитрились бы пить, даже не имея денег.
Каждый вечер, закончив рабочий день, мы, умывшись, переодевшись и поужинав, встречались где-нибудь на углу или в мелочной лавке. Но вскоре закончились теплые осенние дни, а в холодные морозные вечера или в сырую погоду, когда сверху сыпал мелкий дождичек, угол являлся крайне неудобным местом для встреч. В мелочной же лавке печки не было. Нита — или кто бы там еще ни прислуживал покупателям — убегала при первой возможности в натопленную комнату при магазине. Туда мы не допускались, а в самой лавке стоял такой же холод, как и на улице.
Мы с Луисом начали обсуждать положение. Оставался один исход — кабак, место сбора для всех мужчин, то место, где они сталкивались с Джоном Ячменное Зерно. Как памятен мне этот мокрый и ветреный день, когда мы с Луисом, дрожа от холода (на пальто у нас не хватало денег), отправились искать себе подходящий трактирчик. В трактире всегда бывает тепло и уютно. Мы с Луисом шли туда вовсе не потому, что нам захотелось выпить. А между тем мы знали, что кабак — не благотворительное учреждение. Нельзя было сидеть там часами, не заказав чего-нибудь.
Денег у нас было очень мало. Жалко было тратить их, ведь на них можно было прокатиться в трамвае с кем-нибудь из знакомых девушек (когда мы гуляли одни, то на трамвай денег не тратили, а всегда ходили пешком). Понятно, что, попав в трактирчик, мы старались получить как можно больше удовольствия за свои деньги. Мы потребовали колоду карт, сели за стол и битый час играли в экрю; за этот час Луис угостил пивом один раз, и я один раз; пиво было самым дешевым напитком — кружка пять центов. Какая расточительность! Как нам было жаль этих денег!
Мы начали разглядывать посетителей. Это были преимущественно пожилые или среднего возраста рабочие. Большинство из них были немцы, держались они отдельными группами, и все, очевидно, давно знали друг друга. С ними у нас не могло быть ничего общего. Мы единодушно забраковали этот трактир и вышли расстроенные оттого, что зря потеряли вечер и истратили двадцать центов на совершенно ненужное нам пиво.
Наши поиски продолжались еще несколько дней; наконец, мы забрели в «Националь», на углу Десятой и Франклинской. Здесь общество было более подходящее. Луис нашел двух-трех знакомых, я тоже встретил несколько старых товарищей — своих соучеников по школе, с которыми дружил, будучи еще маленьким мальчиком в коротеньких штанишках. С ними мы начали вспоминать старину и расспрашивать друг друга, что сталось с тем, что поделывает другой. Разумеется, беседа велась за стаканчиком. Они угощали нас, и мы пили. Затем, согласно неписаному кодексу, настала наша очередь угощать. Это уже было чувствительно — это означало, что придется за один присест кинуть на прилавок центов сорок — пятьдесят.
Вечер прошел быстро и очень оживленно, но мы окончательно обанкротились. Карманные деньги, припасенные на целую неделю, целиком исчезли. Все же мы решили, что будем посещать только «Националь», но дали себе слово быть осмотрительнее с угощением. До конца недели приходилось экономить пожестче. Даже на трамвай не оставалось ни гроша. Пришлось отменить прогулку с двумя девушками из Западного Окленда, с которыми мы собирались завести роман. Мы договорились встретиться с ними на другой день в городе, а теперь у нас не хватало денег даже на то, чтобы довезти их домой. Как и многим, попадающим в затруднительное финансовое положение, нам приходилось исчезнуть на время из вихря светской жизни — по крайней мере, до субботы, дня получки. Поэтому мы с Луисом стали назначать друг другу свидание в какой-то конюшне, где мы сидели, подняв воротники и стуча зубами, затем играли в экрю в казино в ожидании, пока не пройдет время нашего отшельничества.
После этого мы опять начали посещать «Националь», но старались тратить ровно столько, сколько требовали приличия, чтобы иметь возможность наслаждаться теплом и уютом. Иногда нам не везло. Раз, например, нас заставили принять участие в игре в карты, и мы проиграли два раза подряд (а по уговору проигравший угощал всех пятерых партнеров). Что за несчастие! Ведь это означало расход от двадцати пяти до восьмидесяти центов, в зависимости от того, сколько игроков потребуют десятицентовые напитки. Впрочем, мы всегда имели возможность временно отвратить последствия подобных катастроф: хозяин открыл нам кредит. Разумеется, этим день расчета только отодвигался, да и появлялось искушение тратить больше, чем мы истратили бы наличными. (Хорошо помню, что когда я следующей весной внезапно покинул Окленд и опять отправился бродяжничать, я остался должен этому трактирщику один доллар и семьдесят центов. Когда я, спустя несколько лет, возвратился, его уже не оказалось. Так я ему до сих пор не уплатил свой долг. Если он случайно прочтет эти строки, прошу его иметь в виду, что уплачу по первому же требованию.)
Я рассказал об этом инциденте с «Националем», чтобы еще раз показать, каким соблазном, каким искушением является Джон Ячменное Зерно при таком социальном строе, когда на каждом углу торчит кабак. Хуже того, некоторые поневоле принуждены прибегнуть к нему. Мы с Луисом были здоровыми юношами. Мы вовсе не хотели пить. Это было нам не по средствам. А между тем холодная, мокрая погода гнала нас в кабак, где нам приходилось тратить часть наших скудных капиталов на спиртные напитки. Строгие критики заметят нам, что мы могли бы отправиться в Союз христианской молодежи, в вечернюю школу, в общественные клубы или дома для юношества. На это есть только один ответ: мы туда не пошли! Таков неоспоримый факт. Не пошли,
