Глава 41. «Я, конечно, коммунист, но я британский коммунист, и я
В ноябре 1961 года умер отчим Бёрджесса Джон Бассет. У них никогда не было доверительных отношений – мужчины были слишком разные, и Бёрджесс ревновал к нему мать. Но теперь он больше тревожился о матери, которая уже была не первой молодости и обладала слабым здоровьем. Некоторые друзья Бёрджесса – Энтони Блант, Гарольд Николсон, Том Дриберг – навещали ее и передавали новости о сыне, и она наслаждалась компанией друзей сына[1004].
Розамунд Леман записала в дневнике: «Миссис Бёрджесс, мать Гая Бёрджесса, по собственному почину навестила меня. Хотя она была абсолютно реальной, но выглядела и говорила как провинциальная актриса, играющая роль матери, и мне постоянно приходилось себе напоминать, что она вовсе не играет роль в одной из типичных комедий Вест-Энда. Словоохотливая, упорная, наивно-проницательная, немного безалаберная – жена и вдова офицера… Она была элегантно одета. Живо и ярко»[1005].
Эвелин сказала Розамунд, что, по ее мнению, «советская дисциплина хороша для Гая, который раньше слишком много пил… а теперь пьет меньше, но очень скучает без друзей, и, хотя, конечно, у него появились новые друзья, они совершенно другие, не такие люди, к каким он привык». Таилось ли в ее больших голубых глазах что-то? Вроде бы нет. Только детская грусть[1006].
Питер Кин, журнальный фотограф-фрилансер, познакомился с Бёрджессом на вечеринке, устроенной Джереми Вульфенденом в начале 1962 года, и после этого часто встречал его на других вечеринках, «со стаканом водки в одной руке и дымящейся сигаретой в другой. Помимо его «официального» занятия – советника Кремля по английской литературе (Диккенс был в списке его приоритетов), ходили слухи, что он проверяет некоторых корреспондентов, обратившихся за въездной визой. Если, по его мнению, они, исходя из политических мотивов, были нежелательны, визы не выдавались. Так что в некоторых отношениях его контакты с британской прессой могли толковаться двояко[1007].
Когда Кин упомянул, что собирается сделать серию фотографий об отдыхе москвичей на Черном море в апреле, Бёрджесс, сам в это время собиравшийся в Сочи в отпуск, предложил свою помощь.
«Он находился в санатории Совета министров в качестве официального гостя, а его друг-инженер – в одной из гостиниц. Мы встретились в моем номере, без инженера. Я заказал кофе, а он – водку, хотя было еще очень рано… Мы немного посидели на набережной, пытаясь разговаривать, перекрикивая громкую военную музыку, перемежающуюся пропагандистскими лозунгами, доносившуюся из громкоговорителей, установленных на столбах через каждые сто метров вдоль набережной»[1008].
Кин вспоминал, что Бёрджесс «постоянно курил – без перерыва на еду. Он двигался энергично и говорил с энтузиазмом». Он часто упоминал о матери, которая слишком плохо себя чувствовала, чтобы совершить ежегодную поездку к нему. Он попросил Кина, которого едва знал, сфотографировать его там, где он в прошлом сидел со своей мамой, и по возвращении в Лондон послать ей фотографии. А в прессе их можно будет опубликовать только после его, Бёрджесса, смерти[1009].
Ходили слухи, что он и Маклин будут проездом в Британии по пути на коммунистический конгресс в Гаванне. Газеты предполагали, что они поедут в Объединенную Арабскую Республику или в Гвинею. Власти немедленно насторожились. Силовые структуры обыскали 7490-тонный советский лайнер «Балтика», когда он зашел в Тилбери. Аэропорт Шаннон был взят под наблюдение. Власти находились в затруднительном положении, поскольку все еще не располагали достаточными основаниями для обвинения Бёрджесса. Тем не менее появилась информация, что если Бёрджесс и Маклин ступят на английскую землю, они будут арестованы.
Полиция обратилась за ордером на арест, на основании части 1 закона о государственной тайне[1010]. Был даже выпущен пресс-релиз. Газетчики ничего не имели против звучных кричащих заголовков[1011]. На телевидении над историей работало сто двадцать человек. Согласно журналисту Джону Миллеру, впервые в истории британского телевидения планировался перерыв вещания для вставки репортажей из Амстердама и Голландии»[1012].
На самом деле утечка информации касалась только Маклина, который, как считалось, находится на Кубе и может на пути в Прагу проехать транзитом через Великобританию. Местонахождение Бёрджесса оставалось неизвестным. В «Дейли экспресс» было сказано, что он пребывает в неком «доме для выздоравливающих под Ленинградом уже в течение двух недель. Он находится под медицинским наблюдением из-за проблем с сердцем, язвой и алкоголизма»[1013].
Стивен Харпер заехал к нему домой. Массивную обитую черной кожей дверь открыл Толя, все еще в пижаме, который сообщил, что Бёрджесс на Черном море и связаться с ним невозможно, но он звонил накануне вечером и велел «сообщать посетителям, что он уехал на Кубу или еще куда-нибудь»[1014].
На самом деле Бёрджесс находился в Сочи и при первой возможности вернулся в Москву, утверждая, что хочет внести полную ясность и не волновать мать, однако ему нравилось внимание к нему журналистов. Узнав, что он находится в номере Вульфендена в гостинице «Украина», Харпер поспешил через весь город и уже в гостинице в лифте встретил Джона Моссмана, корреспондента «Дейли экспресс». Впоследствии Харпер рассказал: «Мы ворвались в комнату 2702 и обнаружили Бёрджесса, которому тогда было около пятидесяти лет, сидящим на краю кровати. Он был без туфель – в одних носках, в руке держал стакан виски, и ширинка на его брюках была расстегнута. Вульфенден выглядел удивленным и поспешно убрал в ящик стола стопку отпечатанных листков. Пиджак Бёрджесса – сшитый на Бонд-стрит – висел на спинке стула. На лацкане была белая ленточка ордена Красного Знамени. Он был вручен
