который, как считалось, тоже замешан в побеге. Питер Поллок, Джеральд Гамильтон, Филипп Тойнби, Эндрю Реваи и Джеймс Макгиббон были включены в список особого внимания в портах. Телефоны многих прослушивались, в том числе телефон Бассетов[813].
Для Джона Лемана побег стал «небольшим, но очень сильным землетрясением в относительно тесном интеллектуальном мире нашего поколения». Все новые и новые члены круга Бёрджесса вызывались на допросы и называли друг друга. Он и сам пострадал после того, как личное письмо о сбежавших дипломатах, отправленное Стивену Спендеру, было передано журналисту. В результате возник раскол между старыми друзьями в литературных кругах. Они чувствовали себя преданными друг другом[814].
Тесс и Виктор Ротшильд «считали, что было некоторое число людей, которые в университете имели «левое» прошлое, а в теперешних обстоятельствах помогут властям. …Они обдумывали возможность пойти к этим людям и потребовать, чтобы они выполнили свой долг; а если нет, они были готовы взять дело в свои руки», – писал в своем дневнике Лидделл[815].
Единственным человеком, судя по всему не попавшим под подозрение, по крайней мере Гая Лидделла, хотя его осаждала пресса и назвал Рис, был Блант. 12 июня Лидделл писал в своем дневнике: «Я уверен, что Энтони никогда сознательно не сотрудничал с Бёрджессом в любой деятельности, которую тот мог вести от имени Коминтерна»[816].
Подозрения в укрывательстве ширились, в палате общин задавались все новые вопросы, в Форин Офис готовились заявления. Знали ли власти о коммунистических симпатиях Бёрджесса? Почему он не был подвергнут самой тщательной проверке? Ответ МИ-5 был неискренним. Как записал Лидделл в дневнике, «согласно нашему ответу, Бёрджесс никогда не использовался МИ-5, но во время войны мы имели с ним контакт, в связи с информацией, которую он получал от своего друга Эрика Кесслера относительно немецкой деятельности. Форин Офис попросил нас проверить Бёрджесса в январе 1950 года, и мы ответили, что хотя не располагаем достоверной информацией против него, но считаем его неблагонадежным и не заслуживающим доверия»[817].
Спустя шесть дней Лидделл признался в своем дневнике: «Наши вернулись около полудня. Похоже, им не удалось утихомирить Гувера. Единственная проблема – мы не сказали ФБР о нашем шорт-листе»[818]. Это было не совсем так. Американцы требовали ответа и подчеркивали важность совместной линии, но это не находило отклика в Лондоне.
ФБР начало собственное расследование. Американцы искали брошенную машину Бёрджесса, которая предоставила самые разные материалы, среди которых были книги Джейн Остин и Сомерсета Моэма, карты Каролины, Виргинии, Делавэра и Мэриленда, фотография мальчика и девочки в возрасте около шести лет. Еще там была сотня копий графиков «Оборонные расходы в процентах от национального дохода», где сравнивалась Британия и США в 1943–1950 годах, а также «Численность вооруженных сил в процентах к общей численности мужского населения в возрасте 18–44 лет»[819].
Бернард Миллер поведал ФБР, что прибыл в Лондон 21 мая и заходил к Бёрджессу спустя два дня на ужин с коктейлями. Он «вспомнил, что Бёрджесс несколько раз упоминал о желании поехать на континент, особенно в Париж. Еще он говорил о друге, жившем в прекрасном месте – в Локарно, Швейцария»[820].
Незадолго до побега двух англичан американцы сделали шаг к более тесному сотрудничеству в области разведки и атомной энергии, несмотря на случаи с Фуксом и Бруно Понтекорво, итальянским ядерным физиком, иммигрировавшим в СССР в 1950 году. Теперь они прервали все связи, прекратили все совместные разведывательные действия, касающиеся атомной энергии, по словам главы ЦРУ Уолтера Беделл Смита – «навсегда».
Тим Мартен обозначил ситуацию для Роджера Макинса 20 июня, сказав, что, хотя комиссия по атомной энергии и Госдепартамент все еще готовы к сотрудничеству, ЦРУ и оборонные ведомства – нет. «Единственная надежда на то, что Беделл Смит и департамент обороны изменят свое отношение, заключается в нахождении некого решения проблемы Маклина – Бёрджесса, которое не нанесет ущерба репутации британских служб безопасности»[821].
Старший офицер, в то время работавший в МИ-6 и имевший тесные связи с американцами, впоследствии признал: «Бегство Б и М вызвало раскол между нами и американской разведкой. Они попросту прекратили давать нам что-либо»[822].
Американцы все сильнее подозревали Филби. 13 июня Билл Харви представил директору ЦРУ докладную записку на пяти страницах, объяснявшую, почему он считает Филби советским агентом. Уолтер Беделл Смит отправил ее сэру Стюарту Мензису, главе МИ-6. Было ясно: чтобы уцелели «особые отношения», Филби должен уйти[823]. Возня вокруг Филби продолжалась все лето. Заместитель Мензиса Джек Истон 13 июля был направлен в Вашингтон, чтобы сказать Гуверу и Смиту, что Филби определенно нечестен и начато расследование, однако явных улик против него нет. Американцы не были убеждены, но проблема заключалась в том, что без чистосердечного признания и при наличии лишь косвенных улик Филби оставался вне подозрений.
Довольно многие в разведывательном сообществе не верили, что Филби и Бёрджесс – шпионы. Офицер МИ-6 Найджел Клайв часто встречал Бёрджесса после работы в клубе «Брукс». У них были общие друзья – Горонви Рис и Дэвид Футмен. Впервые он увидел Бёрджесса еще в 1946 году – их познакомил Дик Брумен-Уайт. Как-то раз они обедали в «Пруньерсе» – любимом ресторане Бёрджесса, когда Клайв обратил внимание на аморальное поведение Бёрджесса. Когда им подали еду, Бёрджесс позвал старшего официанта и заявил, что у него в креветках черви, намекнув, что об этом непременно станет известно газетчикам. Перед ними немедленно извинились и принесли бесплатное шампанское. Клайв был шокирован, а Бёрджесс – в полном восторге. «Я решил, что
