мемуарах Петров утверждал, что Бёрджесс приносил «чемоданы документов Форин Офис, которые фотографировались в советском посольстве в Лондоне и возвращались ему. Кислицын зашифровывал самую срочную информацию и отправлял телеграфом в Москву. Остальные перевозились курьерами в дипломатическом багаже»[859].
У правительства не было выбора. 15 сентября Форин Офис, с большой неохотой, объявил White Paper («Белую бумагу») относительно Бёрджесса и Маклина. Без этого невозможно было обойтись на фоне разоблачений Петрова[860].
21 сентября кабинет обсудил «Белую бумагу» – «Доклад, касающийся исчезновения двух бывших сотрудников Форин Офис». Заседание продолжалось два с половиной часа. Документ был опубликован два дня спустя. В нем говорилось, что Маклин попал под подозрение незадолго до побега, хотя на самом деле находился под наблюдением в течение многих недель. Его побег был ускорен не утечкой информации, а тем, что он обнаружил слежку. Также там было сказано, что власти действовали незамедлительно, тогда как им потребовалось несколько дней, чтобы приступить к действию. В нем был сильно недооценен доступ предателей к важной секретной информации, в особенности специальный допуск Маклина к ядерным проблемам и роль Бёрджесса как агента в МИ-5. Из документа следовало, что у властей не было возможности помешать шпионам скрыться. В целом документ был настолько «качественным», что в нем было даже неверно указано название Кембриджского колледжа, в котором учился Маклин[861].
Его создателем был Грэм Митчелл, офицер МИ-5, тогда отвечавший за контрразведку. Впоследствии он сам попал под подозрения в связи с русскими. А пока перед ним была поставлена задача максимально ограничить ущерб репутации МИ-5, Форин Офис, а также британского и американского правительств. Поэтому «Белую бумагу» быстро переименовали в «Отмытую добела бумагу» (Whitewach Paper).
Передовица «Таймс», озаглавленная «Слишком поздно и слишком мало», сделала вывод: «„Белая бумага” сообщила очень мало, чтобы развеять сомнения относительно сил безопасности, занимавшихся этим вопросом»[862]. А статья Генри Фэрли в «Спектейторе» создала слово «истеблишмент». Фэрли писал: «То, что называют «истеблишмент», в этой стране сегодня могущественнее, чем когда-либо раньше. «Истеблишмент» – это не только очаги официальной власти, – хотя они, безусловно, являются его частью. Скорее это вся матрица официальных и социальных отношений, в которой осуществляется власть. …Никто из тех, кто был заинтересован в деле Бёрджесса – Маклина с самого начала, не забудет осторожное, но мощное давление, которое оказывалось теми, кто принадлежал к тому же слою, что и пропавшие дипломаты. Короче говоря, британская элита взаимосвязана и защищает себя»[863].
12 октября член парламента от консерваторов и бывший офицер МИ-6 Генри потребовал публичного расследования, потому что «Маклин и Бёрджесс были известны как пьяницы и сексуальные извращенцы в течение многих лет». Было очевидно: что-то надо делать. Неделей позже министр иностранных дел Гарольд Макмиллан направил кабинету памятную записку, касающуюся предстоящих дебатов относительно исчезновения Бёрджесса и Маклина, дав понять, что исходные требования уж определены. Он предложил, чтобы любые запросы были ограничены тем, что может быть сделано в будущем, но вовсе не тем, что произошло в прошлом.
Преимущества такой постановки вопроса, по его мнению, заключались в следующем: общественность поймет, что власти действуют, а также и «общественность вплотную столкнется с дилеммой безопасности в свободном обществе. Почти все обвинения прессы против слабости властей, на самом деле, если требования изменить английскую судебную практику»[864].
25 октября член парламента от лейбористов Маркус Липтон использовал парламентский запрос, чтобы назвать Филби советским агентом. Глава ФБР Гувер уже дал информацию о нескольких американских журналистах и назвал Филби двумя днями раньше в «Нью-Йорк дейли ньюс». Повторение требования при условии парламентской привилегии позволило британской прессе сообщить о предположении, и были инициированы парламентские дебаты. Однако для суда доказательств все еще было недостаточно. Макмиллан на закрытии дебатов был вынужден признать: «У меня нет оснований делать вывод, что мистер Филби в какое-то время предал интересы своей страны, или идентифицировать его так называемым третьим лицом, если таковое было».
На следующий день Филби созвал пресс-конференцию в квартире своей матери в Дрейтон-Гарденз. Он парировал вопросы, прикрываясь законом о государственной тайне, и угостил собравшихся пивом и хересом. Среди журналистов был молодой Алан Уикер.
Осберт Ланкастер – Бёрджесс работал с ним в новостном департаменте, – писавший спустя несколько дней в «Экспресс», отметил следующее: «Я работал с Бёрджессом больше года и могу с уверенностью утверждать: если русские действительно его купили, они получили самую большую головную боль из всех возможных. Среди его многих исключительных качеств выделялась способность, развитая до сверхъестественной степени, отвечать пространно на все вопросы, кроме того, что ему задали»[865].
История Бёрджесса и Маклина продолжалась. 5 ноября в «Таймс» появилась статья со словами: «Сменяющие друг друга правительства добавили тревог обществу, так долго отказываясь дать разумную информацию правительству и народу. …Даже постыдно запоздавшая «Белая бумага», вызванная результатами расследования по Петрову, сделала немногим больше, чем подтвердила информацию, которая появлялась в прессе – нашей или зарубежной»[866].
Следующей инициативой правительства стала комиссия, которую возглавил лорд-канцлер, лорд Килмур, а среди ее семи членов были Герберт Моррисон, Эдвард Бриджес и граф Джовитт. Она собиралась восемь раз, начиная с первых чисел декабря 1955 года, чтобы разобраться с практическими вопросами проверки, учитывая большое количество людей и тот факт, что все они постоянно меняют работу. Комиссия также анализировала свидетельства сотрудников Форин Офис, казначейства, адмиралтейства и министерства снабжения[867].
