сидеть и читать, в этом кафе всегда было чисто и светло, а потому туда ходили даже люди, на дух не переносящие мороженое. Посетители – студенты, дамы, интеллигентные семьи с детьми.
«Лягушатник». 1980-е
Ресторан «Кавказский»
Невский пр., 25
Это было пристойное и дорогое двухэтажное заведение со строгим фейс-контролем. Знатные иностранцы, расторговавшиеся гости с Кавказа, воры в законе, банкеты новоиспеченных докторантов, юбилеи значительных лиц. Хороший выбор грузинских вин, полный ассортимент кавказской кухни, знаменитый шашлык по-карски, подававшийся с живым огнем. Раз в неделю по субботам ресторан открывался в 7 утра для любителей хаша. Армянская густая похлебка из телячьих ног и рубца, принимавшаяся внутрь под водочку и снимавшая похмельный синдром, готовилась в этот день специально.
Пивной зал
Набережная канала Грибоедова, 20
Место привлекательное, модное, но скорее транзитное – без постоянного ядра посетителей. Завсегдатаи переименовали заведение в «Очки» из-за соседства с оптикой. Да и в самом баре что-то напоминало очки – двери на пружинах, огромные окна. В начале 1960-х пивной зал полюбила богемная публика – литераторы, студенты и преподаватели филфака и истфака. Сам Довлатов не проводил в подобных заведениях много времени – заглядывал на кружку пива, подхватывал свежую историю и отправлялся дальше по Невскому проспекту.
Здесь нередко можно было встретить будущих критиков Леонида Емельянова и Андрея Арьева, филолога Александра Панченко. Часто в зале можно было застать писателя Сергея Вольфа, любителя рыбалки, повсюду носившего свои удочки, мастера короткого устного рассказа и постоянного персонажа довлатовских историй.
«Наиболее популярный человек той эпохи – Сергей Вольф. Вас познакомили в ресторане. Вольф напоминал американского безработного с плаката. Джинсы, свитер, мятый клетчатый пиджак.
Он пил водку. Я пригласил его в фойе и невнятно объяснился без свидетелей. Я хотел, чтобы Вольф прочитал мои рассказы.
Вольф был нетерпелив. Я лишь позднее сообразил – водка нагревается.
– Любимые писатели? – коротко спросил Вольф.
Я назвал Хемингуэя, Белля, русских классиков.••
– Жаль, – произнес он задумчиво, – жаль… Очень жаль…
Попрощался и ушел. Я был несколько озадачен. Женя Рейн потом объяснил мне:
– Назвали бы Вольфа. Он бы вас угостил. Настоящие писатели интересуются только собой…»
Вольф считался учеником Юрия Олеши, чей стиль 1960-х восхищал начинающего писателя Довлатова. Ася Пекуровская вспоминала: «Юрий Карлович Олеша, в то время мною не почитаемый, нашел в Сереже бескорыстного и бесстрашного адвоката. «Ты мне скажи, могла бы ты написать: «Веселый вальс улетал с ветром – пропадал и не возвращался…» Или: «Женщина уронила толстую кошку. Кошка шлепнулась, как сырое тесто»».
Сергей Вольф жил на Большой Подьяческой, 8, и Довлатов нередко бывал у него в гостях.
Дом книги
Невский пр., 28
Время жизни Сергея Довлатова в Ленинграде совпадает с невиданным книжным бумом. Книги в дефиците, модную новинку в библиотеке взять невозможно – огромные очереди. Свободно бестселлеры покупают только члены Союза писателей в специальном месте – «Книжной лавке писателей» на Невском проспекте. Поэтому обход книжных магазинов, включая дешевые и разнообразные букинистические, – почти обязательное занятие интеллигентного человека. Главным ленинградским книжным магазином в послевоенное время был Дом книги, здесь всегда было не протолкнуться. Неформальные отношения с продавщицами считались огромной удачей – они могли отложить дефицитную книгу или предупредить о ее появлении. Особенной популярностью пользовалась работавшая в отделе поэзии на втором этаже Люся Левина, упомянутая даже в знаменитом газетном фельетоне, предшествовавшем посадке Иосифа Бродского. Среди тогдашних книжных новинок – первые после 1930-х годов сборники Исаака Бабеля, Андрея Платонова, Ильфа и Петрова, Всеволода Багрицкого. Для Довлатова не меньшее значение имела выходившая тогда в блестящих переводах зарубежная, особенно американская проза. Бродский объяснял любовь своих сверстников к Америке: «Дело в том, что Сережа принадлежал к поколению, которое восприняло идею индивидуализма и принцип автономности человеческого существования более всерьез, чем это было сделано кем-либо и где-либо. Я говорю об этом со знанием дела, ибо имею честь – великую и грустную честь – к этому поколению принадлежать. Нигде идея эта не была выражена более полно и внятно, чем в литературе американской, начиная с Мелвилла и Уитмена и кончая Фолкнером и Фростом».
Здание Дома книги. Открытка из набора «Ленинград». 1963 год
Лучшим переводчиком своего времени Довлатов считал Риту Райт-Ковалеву, которая перевела «Над пропастью во ржи» Селинджера (1965), «Город» и «Особняк» Фолкнера (1965), «Колыбель для кошки» Курта Воннегута (1970). В эти же годы впервые на русском изданы еще
