сложном положении: его жена, чтобы удержать его дома, состригла со всей его одежды пуговицы. Он был завернут в рубашку, в пиджак, в пальто, как капуста, – поэтому одной рукой держал брюки, а другой меня. Вдруг сверху раздался голос: «Мне кажется, барышня не хочет с вами идти». И ко мне: «Лена, вы знаете этого человека?»». Довлатов освободил девушку от настойчивого спутника и проводил до остановки на Невском. В то время он был увлечен Асей Пекуровской, и его отношения с Еленой начались несколькими годами позже.
В 1970-х через дорогу от Малого драматического театра на Рубинштейна, 9, жили бывший политзаключенный, филолог и поэт Леонид Чертков, близкий приятель Иосифа Бродского и Льва Лосева и его супруга Татьяна Никольская, один из первых в России специалистов по творчеству «заумников» и Константина Вагинова. На углу Невского и Литейного над магазином «ТЭЖЭ» жил светский человек, профессиональный водолаз и замечательный фотограф Лев Поляков, на Владимирском проспекте – ученица Глеба Семенова, поэтесса и специалист по творчеству А. С. Пушкина Татьяна Галушко.
Дом петербургской купеческой управы
Ул. Рубинштейна, 23, кв. 34
«Жили мы в отвратительной коммуналке. Длинный пасмурный коридор метафизически заканчивался уборной. Обои возле телефона были испещрены рисунками – удручающая хроника коммунального подсознания. ‹…› Наша квартира вряд ли была типичной. Населяла ее главным образом интеллигенция. Драк не было. В суп друг другу не плевали. (Хотя ручаться трудно). Это не означает, что здесь царили вечный мир и благоденствие. Тайная война не утихала. Кастрюля, полная взаимного раздражения, стояла на медленном огне и тихо булькала…»
Большая часть ленинградской жизни Сергея Довлатова прошла в доме № 23 по улице Рубинштейна, построенном в 1911 году гражданским инженером Александром Барышниковым. Барышников был известным в городе зодчим, состоял членом Государственной Думы и даже был назначен министром Временного правительства после Февральской революции. Исходя из стандартов Серебряного века, дом – шикарный. Центр города, налет северного модерна, три двора, один из которых распахнут на улицу Рубинштейна, чугунное литье, фонарики над входом, декоративные колонны в парадных, кафельные печи. В доме изначально были устроены лифты, имелось паровое отопление, гаражи. До революции квартиру здесь имел богатейший купец-лесопромышленник Антип Ефремов, чей сын Иван Ефремов стал известным на весь Советский Союз писателем- фантастом и видным палеонтологом. В 1920-х в доме на Троицкой поселилось семейство Райкиных, Аркадий Райкин ходил в ту же школу № 206, которую впоследствии окончил Сергей Довлатов. С середины 1920-х жилплощадь в доме предоставлялась артистам Ленинградского театра драмы им. А. С. Пушкина – соседом Довлатовых был народный артист СССР Константин Адашевский.
Двор дома 23 по ул. Рубинштейна Фото Кирилла Сергеева
Как и прочие многоквартирные дома в центре города, в 1920-х он подвергся уплотнению: в жилище, рассчитанном когда-то на одну семью, теперь ютилось от 20 до 30 человек. Довлатовская квартира № 34 на третьем этаже до революции принадлежала семейству Овсянниковых – один из них, «жизнелюбивый инженер» Гордей Овсянников с домочадцами продолжал жить на уплотненной жилплощади и в 1950-х.
Мать Сергея Довлатова, Нора Сергеевна, 28-летняя артистка драматического театра, получила в этой коммуналке две комнаты окнами в темный проходной двор в декабре 1936 года. Отсюда она уехала в эвакуацию, а в июле 1944 года вернулась на улицу Рубинштейна со своей большой семьей: в двух комнатах разместились ее трехлетний сын Сергей, муж Донат Исаакович Мечик, его мама, Раиса Рафаиловна, и родная сестра Норы, Анель Сергеевна. Постепенно, однако, комнаты пустели: бабушка Раиса умерла через месяц после возвращения, Донат спустя несколько лет ушел из семьи, Анеля (так ее звали близкие) вышла замуж и завела собственное хозяйство. По-видимому, когда сын и мама стали жить вдвоем, была приглашена немецкая няня Эльза Карловна, которая присматривала за Сережей, пока мама была на работе. К Довлатовым она попала по рекомендации подруги Норы Сергеевны, актрисы Нины Черкасовой. Русская немка очень боялась, что работодатели на нее донесут, поэтому часто кочевала из семьи в семью. В прозе Довлатова няня, переименованная в Луизу Генриховну, – трагикомический персонаж: «Она все делала невнимательно, потому что боялась ареста. Однажды Луиза Генриховна надевала мне короткие штаны. И засунула мои ноги в одну штанину. В результате я проходил таким образом целый день».
Мальчик на санках – будущий писатель Сергей Довлатов. 1940-е
Кроме Довлатовых в квартире постоянно жило 6-7 семей, по преимуществу – интеллигентных пролетариев. Среди них, например, были инженер-картограф Мария Цатинова, актриса Ленгосэстрады Алла Журавлева и ее муж, музыкант Радиокомитета Аркадий Журавлев, бухгалтер Ленинградского военного округа Зоя Свистунова. Большинство соседей Довлатова превратились в персонажей его прозы. Квартуполномоченный подполковник Константин Тихомиров так и вовсе – герой первого плана.
«И вот однажды я беседовал по коммунальному телефону. Беседа эта страшно раздражала Тихомирова чрезмерным умственным изобилием. Раз десять Тихомиров проследовал узкой коммунальной трассой. Трижды ходил в уборную. Заваривал чай. До полярного сияния начистил лишенные индивидуальности ботинки. Даже зачем-то возил свой мопед на кухнжз и обратно. А я все говорил. Я говорил, что Лев Толстой по сути дела – обыватель. Что Достоевский сродни постимпрессионизму. Что апперцепция у Бальзака – неорганична. Что Люда Федосеенко сделала аборт. Что американской прозе не хватает космополитического фермента… И Тихомиров не выдержал. Умышленно задев меня пологим животом, он рявкнул:
– Писатель! Смотрите – ка – писатель! Да это же писатель!.. Расстреливать надо таких писателей!..»
По-видимому, в начале 1950-х семейство попытались уплотнить: для двух человек две комнаты «больно жирно». Категорически не любившая ни к кому обращаться за помощью Нора Сергеевна на этот раз попросила об одолжении свою близкую подругу
