Верхом на ракете

эксплуатации системы. Никто не смел противостоять ему. Вместо этого инженеры компании Thiokol[87] и NASA стали искать возможность продолжать полеты шаттлов, невзирая на выявленную проблему. Поэтому они взяли аналогичное уплотнение, преднамеренно повредили его в значительно большей степени, чем это случилось в полете STS-2, поместили его в лабораторный образец ускорителя и наддули до давления втрое более высокого, чем в полете при горящем ускорителе. Поврежденное кольцо выдержало это давление. Получив столь утешительный результат, инженеры Thiokol подтвердили, что их продукция пригодна для полета. При этом никто не обратил внимания на то, что тем самым признавалась некоторая его непредсказуемость при эксплуатации.

Ни один астронавт не знал о проблеме с кольцевыми уплотнениями. Более того, никто из нас не представлял себе, как вообще устроен SRB. В кабине стартующего шаттла был всего один индикатор работы ускорителей. Когда давление в его корпусе снижается до 3,5 атмосферы, на экране компьютера начинает мигать сообщение, предупреждающее о близком выгорании и отделении ускорителей. Поскольку мы располагали лишь скудной информацией об их работе и не имели никакого контроля над ними, мы и не тратили время на изучение их конструкции. Нам хватало других систем, работу которых мы хорошо понимали и могли контролировать (жидкостные двигатели, гидросистемы, электрическая система и т. п.). Мы посвящали время изучению конструкции этих систем и их эксплуатации. Мы были уверены, что SRB – это просто большая и глупая ракета, не менее безопасная и надежная, чем модель из магазина для моделистов. Не их мы боялись больше всего, а двигателей, которые во время наземных испытаний периодически взрывались.

Настроение инженеров Thiokol и NASA улучшилось, когда ускорители STS-3 вернулись[88] без повреждений кольцевых уплотнений. Программа Space Shuttle снова стала набирать обороты.

А уже 4 июля 1982 года программу переключили на повышенную передачу. Именно в этот день президент Рональд Рейган и первая леди отметили День независимости на авиабазе Эдвардс, лично встретив Кена Маттингли и Хэнка Хартсфилда, вернувшихся из космоса после успешного полета STS-4[89]. Рейган уделил особое внимание следующему кораблю космического флота – «Челленджеру». Только что построенный на близлежащем заводе компании Rockwell в Палмдейле, он был установлен сверху на транспортный самолет «Боинг-747» в готовности к вылету во Флориду, как только президент закончит свою речь. Это было невероятное, опьяняющее зрелище. «Колумбия» приземлялась на растрескавшийся грунт высохшего озера и выглядела как настоящий ветеран уже четырех космических полетов – ее нос и фюзеляж покрылись сажей при входах в атмосферу. «Челленджер» же сиял девственной новизной. На этом прекрасном фоне президент продолжил свою речь и объявил шаттл – после всего пяти часов динамических полетов – пригодным к эксплуатации.

Этот статус не имел строгого определения, но было легко почувствовать, как его воспринимает большая часть NASA и вся общественность. Пригодность к эксплуатации подразумевала, что шаттл – это не более чем авиалайнер с очень большой высотой полета. Сомневаюсь, однако, что хотя бы один астронавт из числа военных летчиков верил в это. Боевые самолеты гораздо меньшей степени сложности сплошь и рядом сталкивались с отказами, которые порой заканчивались катастрофами. Мы были убеждены, что это ожидает и шаттл, и, когда катастрофа случится, она будет означать смерть для экипажа. Хотя термин «пригоден к эксплуатации» и казался туманным, он определенно означал одно: все будущие миссии будут совершаться на аппаратах, у которых вообще нет системы аварийного спасения в полете. В кабине «Челленджера» уже не было катапультных кресел, а те два, что стояли на «Колумбии», должны были скоро снять. Так планировалось с самого начала. Заявление Рейгана о пригодности шаттла было лишь позой перед фотографами. Однако за этим стояла конструктивная особенность шаттла, которая обрекла некоторых из нас на смерть.

Итак, экипажи были назначены на все запланированные полеты до конца 1983 года, и я знал, что не получу назначения еще несколько месяцев. Но по крайней мере закончилось мое чистилище в рамках программы «Спейслэб». Теперь меня направили в Лабораторию интеграции авионики (Shuttle Avionics Integration Laboratory, SAIL) с задачей проверки разрабатываемого для шаттла программного обеспечения. Моим частым партнером в этой работе стала уже явственно беременная Рей Седдон. Она и Хут Гибсон поженились в 1981 году и ждали первого ребенка в июле. В кабине лаборатории я видел, как ее увеличившийся девятимесячный живот упирался в ручку управления, пока она с успехом гоняла одну за другой программы приземления. Увидев такое зрелище, некоторые астронавты времен «Меркурия» наверняка бы полезли за нитроглицерином. Рей в конечном итоге произвела на свет сына, одного из немногих мальчиков, родившихся от астронавтов[90]. Мы давно заметили, что обычно у астронавтов рождаются дочери, и спрашивали себя, не перегрузки ли в ходе наших тренировок загоняют мужские сперматозоиды в конец очереди. Когда Хут и Рей получали поздравления на очередной планерке в понедельник, один пилот-астронавт воскликнул:

– Это доказывает, что Хут – не астронавт.

Я ответил:

– Нет, это доказывает, что Хут – не отец.

Рей захохотала.

Работать с ней мне было чрезвычайно приятно. Как и Джуди, она была умницей и красавицей, проявляющей безграничное терпение по отношению к нам, мужикам с Планеты ЗР. Часто она парировала сексистские выпады с едким юмором. Однажды я видел, как она высмеивала Хута, царя нашей планеты. Кто-то из мужчин, назначенный в комиссию по отбору астронавтов, сунулся к нам в офис и попросил совета касательно критериев отбора новой группы кандидатов в астронавты. Хут оценивающе осмотрел Рей с головы до ног и произнес: