приблизились к их завтрашнему испытанию, которое могло принести или славу, или смерть. Теперь пришел и наш черед.
Я был плохо подготовлен к этой минуте. Когда дело касалось эмоций, я оказывался сыном своей матери. Однажды я упрекнул маму в отсутствии эмоций, и она ответила: «Никто не знает, что чувствуют Петтигрю, – это была ее девичья фамилия. – Господь создал нас именно такими. Мы все держим внутри». В процессе обмена ДНК при моем зачатии я тоже получил печать Петтигрю. Дело не в том, что я не испытываю глубоких чувств или боюсь посрамить честь мужчины, болтая о них. Я просто не могу этого сделать. То, что я чувствую в душе, и то, как эти чувства можно было бы выразить словами, – совершенно разные вещи.
Но расставание больше нельзя было откладывать, и Донна наконец выдала свои чувства. Я услышал, как она всхлипывает. Жена остановилась и обняла меня.
– Майк, сожми меня покрепче.
Как всегда в тяжелые моменты жизни, я попытался укрыться за ширмой юмора:
– Мы можем вернуться в спальню Бич-Хауса и не только пообжиматься. – Да, я всегда был балагуром.
– Помолчи, Майк, просто не отпускай. Это не смешно.
Она плакала у меня на плече, а я чувствовал себя ничтожеством. Я попытался успокоить ее рассуждением о дублировании важнейших компонентов шаттла, но толку от этого было не больше, чем от предложения «покувыркаться». Я не мог словами унять ее страхи. Эта женщина знала цену полетам на грани допустимого. Ей приходилось держать изуродованную руку друга на месте авиакатастрофы. Она видела, как командир эскадрильи с капелланом выходят из машины и идут к соседнему крыльцу, чтобы сказать: «Ваш муж погиб». Скольких друзей, вдов и детей ей пришлось утешать? Она была женщиной, способной увидеть за эвфемизмами NASA суть семейного эскорта – «сопровождение во вдовство». Не было таких слов, которыми я мог бы похоронить ее страхи.
Какое-то время мы просто сидели, слушали волны и смотрели, как пеликаны пикируют за добычей. Донна прервала молчание:
– Много воды утекло, прежде чем мы пришли сюда.
– Да, много.
– Вот сейчас я вижу тебя подростком, запускающим ракеты в пустыне. Удивительно, куда это привело.
– А у меня при себе ракета, которую ты можешь запустить. – Я опять попытался выставить щит грубого юмора.
– Майк, ты можешь быть серьезным?
Я заставил себя быть тем мужчиной, которого она хотела слышать в этот момент.
– О'кей, прости меня. Я буду серьезным. Что бы ни случилось завтра, – я почувствовал ее напряжение при словах «что бы ни», – я приду к своей мечте. И этого бы не могло произойти без тебя. – Звучало пафосно, но это была правда.
Мы обнялись и поцеловали друг друга. Не то чтобы «отныне и вовеки веков», но достаточно для этой минуты. Мне было проще передать свои чувства при физическом контакте, чем на словах. Я чувствовал соль на ее щеках… слезы, не океан.
Я думал о том, как много случайных и, казалось бы, несущественных событий управляли моей жизнью. Если бы мать и отец не игнорировали знаки «Осторожно, опасная дорога», куда бы занесла меня жизнь? Если бы они не осели в Альбукерке, где небо захватило меня, какими путями я бы пошел? Если бы 17 лет назад я женился на другой женщине, сидел бы я сейчас здесь, на этом берегу?
В силу удивительного совпадения Донна родилась в один день со мной, 10 сентября 1945 года, в Альбукерке, в штате Нью-Мексико. Она старше меня всего на несколько часов. (Моя младшая дочь в детстве была уверена, что мужчины и женщины должны выбирать для брака человека с таким же днем рождения.) Мать и отец Донны, Эми Франчини и Джозеф Сеи, американцы в первом поколении, появились на свет в семьях иммигрантов из Италии. Оба бегло говорили по-итальянски, постоянно ругались и дымили, подобно лесному пожару. К моменту рождения Донны у них уже был ребенок, мальчик десяти лет. Они пытались завести второго все эти годы, вознося молитвы о дочери к целому пантеону святых. Эми Сеи было уже 35, когда она наконец забеременела. Для родителей Донна стала чудом – и сразу же превратилась в смысл их существования.
Жизнь Донны, в полную противоположность моей, была оседлой. Все свое детство и юность она прожила в одном доме, всего в нескольких кварталах от знаменитого Шоссе 66, ставшего одним из главных путей к приключениям для клана Маллейнов. Мальчишкой я бывал в нескольких сотнях метров от маленькой девочки, на которой однажды женюсь.
Мы были старшеклассниками, когда встретились в первый раз. Она училась в центре Альбукерке, в католической средней школе имени Св. Марии, а я – в окраинной школе Св. Пия X. Ее кузен учился со мной в одном классе, и благодаря ему нас представили друг другу в 1961 году, когда учились в десятом классе. В моей жизни это было время страшной неуверенности в себе. Мое покрытое прыщами лицо могло вызвать отвращение у Человека-слона. Оно выглядело так, будто я проиграл состязание в пейнтбол, причем победившая сторона стреляла пулями с клерасилом. Плюс к этому мои похожие на радары уши способны были привести в ужас любую леди. Я не мог представить себе девочку, которая нашла бы во мне что-то привлекательное. Когда нас с Донной познакомили, я произнес «привет» и удрал к другим парням. Судьбе пришлось ждать еще четыре года.
Я продолжал свой тяжкий путь к окончанию средней школы, время от времени сталкиваясь с Донной на разных мероприятиях, но никогда не заговаривал с ней и тем более не просил о свидании. Она не была красавицей. Привлекательная и очень живая – такое описание будет довольно
