Небольшой домик из шлакоблоков на авиабазе Матер в Сакраменто, в Калифорнии, стал нашим первым жилищем. Ожидая, пока нам привезут немногочисленные пожитки, мы имели удовольствие пользоваться мебелью от Дяди Сэма. Мы сидели в складных металлических креслах, ели за карточным столом и занимались любовью в койке с занавеской на одного человека. Но мы были тогда самыми богатыми людьми. Мы были друг у друга, и этого нам хватало.
Моей ближайшей задачей было окончить штурманский курс и сесть на заднее кресло F-4, и я трудился в поте лица, чтобы прийти к выпуску с высокими баллами. Приходилось нелегко. Полетные назначения давались в соответствии с рейтингом при выпуске, а в группе занималось множество умников из Академии ВВС, которые прослушали большую часть курса еще там. Но Донна была со мной. Я вешал секстант на качели у соседа и тренировался в засечке по трем звездам. А Донна стояла рядом, стуча зубами в холодном ночном воздухе, держала фонарик, чтобы осветить уровень с пузырьком, и записывала мои наблюдения на планшете. Когда 5 марта 1968 года родилась наша двойня, она взяла на себя все родительские обязанности, позволяя мне полностью сосредоточиться на занятиях. Ни разу она не дергала меня просьбами встать и покормить детей в два часа ночи, постирать подгузники или приготовить лекарство. Ни одному молодому отцу, а тем более с двойней, дети не достались так легко, как мне.
Я окончил курс с лучшими оценками и получил назначение на место штурмана-наблюдателя на самолете RF-4C Phantom, представлявшем собой разведывательный вариант знаменитого истребителя. Никогда в жизни я не был первым учеником, и этого не случилось бы и теперь, если бы не Донна.
Тем временем я слал запросы в штаб ВВС, упрашивая направить меня на пилотскую подготовку, но в ответ неизменно приходили отказы. На ежегодном медицинском обследовании я спросил врача, как можно улучшить зрение. Он сказал, что никаких способов сделать это не существует. «Майк, твой астигматизм вызван физическим дефектом в оптике глаза. Ничто не может исправить этот дефект». Я отказался поверить ему и отправился в библиотеку в поисках чуда… и мне показалось, что я нашел его в книге под названием «Чтение без очков». Однако и после того, как я проделывал описанные в ней упражнения для глаз в течение нескольких месяцев, острота моего зрения не изменилась. Я оставался непригодным для пилотской подготовки. Я проклинал злую судьбу, а Донна продолжала проповедовать терпение: «Господь знает, что делает».
С авиабазы Матер нас перевели на Маунтин-Хоум в Айдахо для переучивания на F-4. Вот там мне и пришлось получить первый почти смертельный опыт, но не от пожара двигателя или отказа гидросистемы, а от укачивания. Я просто умирал в кабине. Я не мог закончить полет, не засунув голову в «рвотный пакет». Я приходил домой и впадал в депрессию. Перспектива была очевидна: командир эскадрильи отстранит меня от подготовки, если, конечно, до этого из меня не вылезет двенадцатиперстная кишка и я не умру. Но Донна и теперь была со мной. Ее реликвии сверкали, словно на солнце. Она перебирала четки по кругу подобно тому, как тибетский монах крутит молитвенный барабан. Мое положение было столь опасным, что Донна не собиралась уповать на одни лишь небеса. Вынашивая двойню, она в течение многих месяцев страдала утренней тошнотой и сделалась экспертом по рвоте. Она была убеждена, что меня можно вылечить правильной диетой. Секрет завтрака, который готовила мне Донна, давно выветрился из памяти, но это сработало! Несомненно, это был эффект плацебо, но причины не имели значения. Однажды мне удалось, наконец, на протяжении полета удержать завтрак в себе. Потом еще раз, и еще. Я вновь обрел уверенность в себе. Мою летную карьеру спасла Донна.
С базы Маунтин-Хоум меня командировали в Сайгон, в Республику Вьетнам. Мне предстояло летать в составе 16-й эскадрильи тактической разведки с авиабазы Тан Сон Нхут[109]. Донна и дети должны были ждать моего возвращения в доме на авиабазе Кёртланд в Альбукерке. Во время рождественского отпуска перед отбытием во Вьетнам мы впервые столкнулись с реалиями войны. Джеки Гринхалг, рыдая, позвонила нам и сказала, что ее муж, летчик, мой близкий друг с базы Маунтин-Хоум, был сбит и погиб во время полета на RF-4C всего через несколько недель после прибытия. Эта ужасная новость висела над нами, когда Донна везла меня в аэропорт. Мы остановились выпить кофе с пончиками, и она заплакала, не обращая внимания на мальчишку-официанта, который уставился на нее. Прощание было особенно болезненным, так как радио в служебном помещении напевало «Я улетаю на реактивной машине»[110]. Однако не было ни ультиматумов, ни угроз, ни просьб оставить ВВС после возвращения из командировки. Донна отдавала себя без остатка ради меня и моей карьеры, куда бы она ни забросила нас.
Я вернулся из Вьетнама в ноябре 1969 года и получил перевод на авиабазу Королевских ВВС Элконбери в Англии. Там я тоже летал в экипаже RF- 4C, но теперь в составе сил НАТО, противостоящих Советскому Союзу. Я упорно продолжал писать в штаб ВВС рапорты о направлении на пилотскую подготовку, но их по-прежнему не удовлетворяли. Проблемой были не только мои глаза – теперь я стал слишком старым! «Оставьте это, лейтенант Маллейн. Обучение исключено. Забудьте о пилотировании» – таков был откровенный ответ кадровика. За исключением небольшой группы гражданских ученых, набранных для программы «Аполлон», все остальные астронавты NASA были пилотами. Они ни разу не выбрали человека с заднего кресла реактивного самолета. В 26 лет моя мечта о космическом полете закончилась. Когда я сказал Донне, что мне отказали окончательно, это не поколебало ее веры: «Все сложится к лучшему».
Четыре года в Англии были для нас и счастливыми, и горькими. Раз в несколько месяцев случались авиационные происшествия, и некоторые из них со смертельным исходом. Мы присутствовали на заупокойной службе по Джиму Хамфри и Тому Карру, погибшим в катастрофе после взлета. Другой экипаж пропал без вести в ночном полете над морем. Один пилот погиб оттого, что его «Фантом» загорелся.
Но была и радость от путешествий по Европе во время отпусков. Мы оставляли детей на няню, брали напрокат с двумя другими парами яхту и две недели ходили по Эгейскому морю. Мы потягивали вино, наблюдая, как закатное солнце пронзает руины античных колоннад, и плавали в воде столь же прозрачной, как космос. Становясь на якорь в уединенных бухтах, под покровом ночи столь темной, что мы не видели друг друга, даже целуясь, мы с Донной
