настройки: «холодно» и «дьявольски холодно». Физические страдания вполне соответствовали облаку депрессии, окутывающему нас. Не я один упражнял свой ум вопросом о том, насколько мы облажались.
Жены и дети ожидали нас в гостинице, чтобы обнять в слезах. «Папа, мы думали, что вы взорвались!» Пэт тут же поделился со мной теми секундами ужаса, который они пережили на крыше Центра.
На пресс-конференции мы врали о том, что испытали на самом деле. Хэнк взял на себя большую часть вопросов и отвечал в стиле «Парней что надо!»: «А, фигня, мэм. Ничего особенного». Он рассказывал, как мы отрабатывали подобные вещи, и насколько были уверены в правильности реакции Центра на прекращение пуска, и еще о том, что мы ни секунды не сомневались в нашей безопасности. Я же думал о том, точно ли я не обделался.
Нас выпустили из карантина и позволили вернуться к семьям. Как и следовало ожидать, новая попытка запуска не планировалась до тех пор, пока проблема с двигателем не будет выявлена и исправлена. Программа Space Shuttle, взвизгнув тормозами, остановилась на неопределенное время.
Донна, дети и я вернулись домой, где началось шумное празднование. Хотя мои дядья и тетки, двоюродные братья и сестры были обескуражены отменой пуска, у них все же был повод хорошо провести время. Солнце сияло, спиртное лилось рекой. У нас получилась семейная встреча во Флориде. Все они были в отпуске и могли «оттянуться». Отмена полета объединила всю семью – если бы я стартовал, родственники не увидели бы меня здесь. Поэтому они завалили меня вопросами и просьбами сфотографироваться и дать автограф. Их энтузиазм был понятен – большинство из них не видели меня с тех пор, как я стал астронавтом.
– Майк, позволь мне сделать фотографию, чтобы ты стоял с твоими маленькими кузинами.
– Майк, почему бы тебе не посидеть с бабушкой и не рассказать ей, каково быть астронавтом?
– Майк, а можешь подписать 20 фотографий для моих соседей?
Я хотел забиться в какую-нибудь нору и умереть. Через пару часов я наконец смог сбежать на берег и рухнул без сил. Я был так близок к старту, каких-то три чертовы секунды, а теперь могу оказаться в конце длинной-длинной очереди. Я не мог отогнать эту мрачную мысль. Я закрыл глаза и помолился о блаженном беспамятстве. Молитва сработала немедленно – истощение последних дней наконец-то дало о себе знать, и я заснул глубоким сном. Через несколько минут я проснулся от осторожного тычка в бок. Я скосил глаза вверх и увидел свою 87-летнюю бабушку:
– Майк, пойдем домой. Бобби хочет сделать еще несколько фотографий. А ты здесь обгоришь на солнце.
«Боже, забери меня!» – моя новая молитва была о том, чтобы упал метеорит и избавил меня от этих страданий.
Глава 20
Отсечка маршевых двигателей
Через несколько дней наш экипаж вернулся в Хьюстон и оказался перед невеселой перспективой, что наш полет будет вообще отменен. Полезные грузы копились в очереди на запуск. Каждый день, который телекоммуникационный спутник проводит не в космосе, означал потерю миллионов долларов дохода для его операторов{26}. Головной офис NASA искал возможность уменьшить последствия задержки «Дискавери» для заказчиков дальнейших пусков. Они думали об объединении полезных грузов двух полетов и исключении одного из них из графика. Все в отряде астронавтов понимали: отмена полета означает, что экипаж остается не у дел.
Мы пережили две тяжелые недели, пока руководство агентства обсуждало наилучший способ скорректировать график полетов. Всевозможные слухи передавались из уст в уста. Кого в итоге оставят у разбитого корыта? Среди других экипажей общее мнение было таково, что мы уже использовали свой шанс. Это нам не повезло, что «Дискавери» не смог стартовать, соответственно, нашему экипажу и следовало расхлебывать последствия. Не мне было судить – на их месте я бы думал точно так же.
Положение осложнялось тем, что в нашем экипаже не было никаких изюминок с точки зрения пиара. Белые мужчины на шаттле интересовали журналистов не более, чем белые мужчины в хоккейной команде, а у нас было пять бледнолицых; Джуди стала всего лишь второй после Салли Райд. У нас не было знаменитостей и сверхважных задач, которые защитили бы нас от «топора», в то время как в последующих полетах значились первый выход женщины в открытый космос и первая операция по спасению спутников[120]. Головной офис, разумеется, сделает все, чтобы эти интересные всем полеты состоялись, как запланировано. Я сказал Хэнку, что ему придется сделать операцию по смене пола. После этого у нас в экипаже будет первый трансгендер, и это спасет нас. Он отказался.
Существенной причиной для беспокойства служила и внутренняя политика Отдела астронавтов. Не было у нас ни одного астронавта из ВВС, который бы не чувствовал, что Джордж Эбби при назначении на полет отдает предпочтение морским летчикам. Девятью полетами из первых 11 командовали морские летчики на действительной службе или в отставке. Хэнк Хартсфилд был лишь вторым астронавтом из ВВС, которому доверили командовать шаттлом. Дальше следовали экипажи, которыми командовали Криппен, Хаук, Маттингли – сплошь «моряки»{27}. Они были под защитой «крестного отца Эбби». Я чувствовал себя так, словно все астронавты экипажа 41-D ходили с табличками на спинах: «Отмените этот
