лишь в четверть g. Двигатели проработали две минуты, чтобы завершить выведение на орбиту. Затем вновь наступило тихое свободное падение. Мы были на орбите высотой 320 километров над планетой и двигались со скоростью почти 8 километров в секунду. Все выведение заняло лишь десять минут{33}. Скорее всего, Донна с детьми еще не успела спуститься с крыши LCC.
Я наблюдал, как Майк щелкает переключателями, чтобы закрыть дверцы магистралей от внешнего бака. Они прикрывали две большие ниши в донной части «Дискавери» с гидроразъемами, через которые подходили магистрали подачи горючего и окислителя из внешнего бака диаметром по 43 сантиметра каждая. Эти магистрали отстыковывались в процессе сброса внешнего бака. Теперь специальные дверцы должны были закрыть эти ниши для полной теплозащиты нижней части корабля. Если эти дверцы не закроются, то нам конец и мы будем свободны лишь в выборе способа смерти: медленно задохнуться на орбите по мере исчерпания кислорода или сгореть заживо после схода с орбиты. Через открытые полости теплота, выделяющаяся при трении об атмосферу, может проникнуть внутрь «Дискавери» и расплавить его. Я не отводил глаз от индикаторов дверок внешнего бака, пока они не переключились в состояние «закрыто».
Я все еще был зафиксирован в кресле и не чувствовал себя невесомым, но вид кабины очевидным образом демонстрировал, что мы были таковыми. Моя карта контрольных проверок плавала в воздухе. Горсть небольших шайб, болтов и гаек парила перед нашими лицами. Нож компании X-Acto крутился вблизи моего правого уха. «Дискавери» находился на заводе 10 лет{34}. За это время сотни рабочих шуровали гаечными ключами в его кабине. Хотя сотрудники NASA следовали строгим правилам, снижавшим до минимума риск потерять что-то в корабле, полностью предотвратить падение тех или иных деталей было нереально. Теперь, в невесомости, они ожили и выбрались из своих потаенных уголков и трещин. Кроме того, в поле зрения летал живой москит. Он залетел внутрь через боковой люк, который был открыт на протяжении многих часов предстартовых операций, и на халяву поднялся в космос. Я прихлопнул его ладонями.
Тысячи часов я учился сразу же после выведения на орбиту обращаться к карте контрольных проверок, но я не мог преодолеть искушение взглянуть на планету, которая теперь заполняла собой передние окна. Единственными ее цветами были синий, белый и черный. Водовороты скрученных облаков были разбросаны по бесконечной глубокой сини Атлантического океана. И все это в обрамлении абсолютной черноты, которая была еще до сотворения мира. На земле не бывает подобной черноты – ни самой черной ночью, ни в самой темной пещере, ни в бездонных глубинах морей. Сказать, что это была картина беспредельной красоты, значило бы нанести оскорбление Господу. Нет таких человеческих слов, чтобы описать великолепие Земли, видимой с орбиты. И мы, астронавты, с нашим доминирующим левым полушарием мозга, удручающе неспособны изложить в словах то, что видят глаза. Но все же мы пытаемся.
Я заставил себя заняться делом – нам предстояло подготовить «Дискавери» к полету по орбите. Мы со Стивом Хаули разобрали наши кресла, и он поплыл с ними вниз, чтобы убрать в «кладовку». Во время тренировок в Хьюстоне мы едва не заработали себе грыжу, двигая эти 45-килограммовые чудовища. Сейчас мы могли толкнуть их одним пальцем.
Мы загрузили в мозг «Дискавери» программное обеспечение для орбитального полета; его компьютеры десятилетней давности не имели достаточного объема памяти, чтобы в ней одновременно находились программы для выведения, орбитального полета и схода с орбиты. Далее мы открыли створки грузового отсека. На их внутренних сторонах были смонтированы радиаторы для сброса в космос тепла, генерируемого электронными системами. Если бы створки не открылись, у нас была бы всего пара часов для возвращения на Землю, прежде чем мозги «Дискавери» перегорят. Однако обе створки открылись штатно: еще один пункт выполнен.
Работая, я думал о том, не будет ли меня тошнить. Я прислушивался к каждому бульканью в горле, к каждому глотку. Не желчь ли я чувствую? Рациональная часть моего мозга говорила, что все в порядке, но моя паранойя превращала каждое ощущение в желудке во что-то зловещее. Я проверил, перепроверил и убедился в третий раз, что мои многочисленные гигиенические пакеты под рукой. Ветераны предупреждали нас, что неприятность может случиться совершенно внезапно. Они были правы – беда пришла. Не ко мне, но к Майку Коутсу. Он выдал бурный фонтан в свой пакет. Я почувствовал, как что-то теплое коснулось моей щеки, и смахнул капельку желтой желчи. Другие крошечные частички жидкости разлетелись по кабине. Майк получал урок, который мы вскоре усвоим все, – невозможно в невесомости полностью удержать жидкость. Хотя он и держал пакет наготове, некоторая часть рвотных масс ускользнула. Запах быстро распространился по небольшой кабине. Майк завязал свой пакет, но он никак не мог оставить свое место, чтобы отнести его вниз, в мусор. Поэтому я взял пакет и поплыл к контейнеру для жидких отходов. С испачканной чужой рвотой щекой, с запахом в ноздрях и теплым пакетом этого месива в руках – у меня были все шансы самому испытать приступ, но тем не менее я чувствовал себя отлично. Я начал думать, что, возможно, меня минует эта напасть.
Внизу мне впервые удалось увидеть Джуди – она занималась приведением туалета в рабочее состояние. Все очень ждали момента, когда это устройство будет объявлено готовым к использованию. Невесомость распушила ее черные локоны, и они вились кольцами вокруг головы, как змеи Медузы. Из нее получился бы замечательный банник для чистки орудийного ствола. Я поднял вмонтированную в пол крышку контейнера для жидких отходов и пропихнул пакет Майка через резиновое уплотнение. Тут мне пришло в голову сыграть сцену с колодцем для мусора из «Звездных войн» – я притворился, что мою руку схватило инопланетное существо, живущее внутри. Сделав несколько резких движений, глядя на Джуди, я взмолился о помощи. Она схватила мою руку, притворяясь, что помогает вырваться. Мы дурачились подобно пятиклассникам во дворе и не переставая смеялись. Ужас старта был позади, и мы, опьяненные тем, что стали
