— Хорошо бы этот мост захватить. И вообще левый берег. Как ты думаешь, они на том берегу оставят хоть один из кланов для обороны моста и дороги?
— Трудно сказать. Я не исключаю, что они совершенно уверены в успехе первого своего удара. Союз у них новый и не сыгранный, поэтому найти клан, который согласится сидеть без дела и без трофеев там, вдали от основных событий, им будет трудно. Из этих же соображений никто не захочет там оставить часть своих бойцов. Ударники и Первопроходцы точно не согласятся, они слишком много уже потеряли и им нужны трофеи, чтобы не стать банкротами.
— Если это так, то у нас очень хороший шанс после захвата Бастиона взять тот берег под контроль и разрушить мост.
— Да, Апулей, надо попробовать, но кланы это не остановит. Даже без пополнения у них огромный перевес в численности и уровнях. Именно поэтому они так небрежны в обороне моста и Бастиона. И дорогу не охраняют. Не удивлюсь, если они и порталы новые заказывать не стали. Решили воевать одним составом.
— Михалыч, у нас пауза. Можно отдохнуть и пообедать. Сходи в реал, перекуси и вздремни часок. Часа два у нас есть.
— Нет. Не смогу я есть и спать. Вот когда все начнется, тогда я спокойнее буду.
— Тогда я схожу и отдохну.
— Давай. Тут все под контролем.
Я вернулся в свой дом. Когда знаешь, что Лизка и Пух в замке, то дом кажется пустым и слишком тихим. Я лег в свою кровать.
ВЫХОД.
— Света, Наташа я только на часок. Пообедать и пообщаться с вами. У нас там война. Кормить будете?
— Не заслужил. Что за война? Ты же победил Красную Армию?
— Наташа шутит. Мы для тебя обед приготовили. Садись, сейчас подогрею. Мы в новостях слышали, что пропала одна из амазонок, как я понимаю твоя союзница и ребенок маленький совсем. Как же так? У кого рука поднялась?
— Ее имя Марина, как назвали ребенка я не знаю. Марина бросила игру, решила рожать и посвятить себя малышу. Три месяца назад она родила и жила у себя дома. О войне и замке она вообще ничего не знала. Но люди Прохорова, не найдя никого другого, кто бы не был серьезно защищен, выкрали ее и доставили к боссу в подвал. Он пытал ребенка на глазах у матери, пытаясь узнать о том, как можно вернуть себе деньги, влияние и имущество. Возможно, она бы все рассказала, но не знала ничего. И мать, и ребенок погибли.
За моим столом на кухне стало тихо. Света со слезами на глазах разогревала, что-то в кастрюльке, Наташа, закрыла себе рот ладонью и с ужасом на меня смотрела. Мне тоже говорить на эту тему не хотелось. Мы помолчали. Света стала наливать мне суп.
— Ведь ты бы не сказал такого, если бы не был совершенно уверен?
— Света, я уверен и боюсь, что человек, сообщивший об этом, до завтра не доживет. Там сейчас жуткая ситуация, Прохоров хватается за любую возможность вернуть прошлое и прибегает к мерам устрашения, чтобы не разбежались его друзья, подчиненные и сообщники. Больше ему их удержать нечем. Он даже с ЦРУ связался и через них согласовал получение гражданства США. Теперь он борец за демократию и честный бизнес, пострадавший от репрессий нашего режима.
— Бедная девочка, а ребеночка мне так жаль. Как же это можно. Ему же три месяца всего.
— Жалко их, плакать хочется. А про ЦРУ ты откуда узнал? У тебя там агент?
— Да.
— Что значит да? Ты меня сейчас слышал? Повтори что я спросила?
— Успокойся, Наташа,
— Нет. Не успокоюсь. Если ты, что-то знаешь, то должен пойти в полицию.
— Ты уже большая девочка, Наташа. Расскажи мне, что будет дальше?
— Наташа! Нас троих убьют, а Прохоров уедет в штаты. Сама подумай, Наташ. От кого мы здесь прячемся. Почему я, по-твоему, не пошла в органы?
— Какое же вокруг свинство. Ты должен все исправить.
— Браться сразу за все мне еще рано. Не мой уровень. Сначала я с Прохоровым закончу. А там видно будет.
— А что ты ему сделаешь?
— Тебе лучше этого не знать.
— Говори. Ты меня знаешь, я не отстану.
— Я сделаю так, что его кредиторы будут уверены, что он сбежал с их деньгами в Америку и хочет там начать все сначала. А потом я его им выдам, и они будут у него вежливо спрашивать — «Где деньги?» Если Прохоров это переживет, я придумаю еще что-нибудь, но смерть его быстрой и безболезненной не будет.
— Теперь я и тебя боюсь.
