Я забираюсь все выше, выше – мне надо на 6-й этаж. Миную агитпроп, отдел печати, приемную секретарей ЦК – там тишина изумляющая. Дохожу. Пройду по коридорам, где ковры, где такая же, как всюду, тишь и чистота. Да, ЦК – это штука! Это настоящая и сильная штука! Какая тут мощь – в лицах, в походи, в разговорах, в самой работе, во всей работе этого гиганта, этого колосса-механизма! Какая гордость и восторг охватывают тебя, когда увидишь, услышишь, почувствуешь эту несокрушимую мощь своего штаба. Идешь и сам могучий в этом могущественном приюте отчаянных, на все решившихся людей, не дорожащих ничем – ничем не дорожащих ради того, чтоб добиться поставленной цели. Да, это дело. Это штука.
Здесь не пропадешь – тут воистину в своем штабе! Эх, ЦК, ЦК: в тебе пробудешь три минуты, а зарядку возьмешь на три месяца, на три года, на целую жизнь…»
Вольница первых послеоктябрьских дней быстро сменилась жестким бюрократизмом. Новой власти нужна была хорошо организованная государственная машина. Ни следа не осталось от предреволюционного лозунга равенства. Только поначалу вожди испытывали те трудности, что и все.
«Когда мы, собственно, ели? – вспоминала Александра Коллонтай. – Помню только раз, после Совнаркома. Кажется, это было в три часа ночи, в столовой Совнаркома. Нам принесли огромные ломти хлеба с паюсной икрой. Это было удивительно вкусно. Теперь, когда мы сыты, понимаем, что мы, в сущности, голодали всю зиму.
Я помню – шведские товарищи привезли нам (Совнаркому) ящик с провизией: консервы, колбасы, сыры. Мы делили провизию с канцелярией. Я резала круглый красный голландский сыр, когда Владимир Ильич вышел из своего кабинета и, увидев сыр, остановился:
– Сыр все-таки вещь хорошая.
– Хотите кусочек?
– Давайте.
Я отрезала ему полумесяц. И себе – поменьше. Но тотчас началось заседание Совнаркома. Неудобно было идти с сыром, оставила в канцелярии вместе с пакетиками консервов.
На столе возле Ленина лежал еще не начатый им полумесяц с кусочком свинцовой бумажки, приставшей сбоку. Все заседание поглядывала я на этот кусочек и радовалась своей доле, что съем дома после заседания. Но когда заседание окончилось, в канцелярии не оказалось ни сыра, ни пакетиков с консервами. Кто-то уже «экспроприировал». И тогда это было настоящее «огорчение».
Сразу же постановили, что народные комиссары разъезжаются по своим учреждениям, но «к вечеру собираются в Смольном для совещаний и для осуществления контакта с другими демократическими организациями». Ленин, проживший много лет в эмиграции, невероятно раздражался из-за повсеместной необязательности. Жаждал прямо-таки немецкой пунктуальности. Чтобы предложения в повестку заседания Совнаркома вносили хотя бы за полчаса до начала. Потребовал ввести штраф для опаздывающих. За опоздание до получаса – пять рублей, до часа – десять целковых.
На заседании Совнаркома решили:
«Признавая необходимым приступить к самым энергичным мерам в целях понижения жалованья высшим служащим и чиновникам во всех без исключения государственных, общественных и частных учреждениях и предприятиях, СНК постановляет:
назначить предельное жалованье народным комиссарам в 500 рублей в месяц бессемейным и прибавку в 100 рублей на каждого неработоспособного члена семьи; квартиры допускаются не свыше одной комнаты на каждого члена семьи…
поручить Министерству финансов и всем отдельным комиссарам немедленно изучить сметы министерств и урезать все непомерно высокие жалованья и пенсии».
Обещали предоставить жилье – «не свыше одной комнаты на члена семьи». Квартирный вопрос решили просто. Хорошие квартиры отнимали и отдавали советским чиновникам. Революционный аскетизм исчезал буквально на глазах.
Через несколько дней после революции Ленин и Крупская заехали к старой знакомой – Маргарите Васильевне Фофановой, депутату Петроградского Совета.
– Что так поздно? – удивилась она. – Вероятно, трамваи уже не ходят.
Владимир Ильич, уже вошедший во вкус своего нового положения, удивился ее наивности:
– Какая вы чудачка – мы на машине приехали.
Юлий Мартов писал – до отъезда в эмиграцию: «Что касается коммунистического сословия, то его привилегированное положение почти неприкрыто, или, лучше сказать, менее скрыто, чем в прошлом году. Такие люди, как Рязанов, Радек и Рыков, которые раньше воевали против неравенства, теперь не скрывают на своих столах белый хлеб, рис, масло, мясо… бутылку неплохого вина или коньяк. Карахан, Каменев, Бонч, Демьян Бедный, Стеклов и другие просто наслаждаются жизнью. Только Анжелику (Балабанову), Бухарина и Чичерина из звезд первой величины все еще можно отметить за их простоту нравов».
Леонид Красин писал семье, оставшейся за границей: «Купить что-либо можно лишь за невероятные цены. Как вообще люди живут – загадка».
Советская власть организовала своим вождям усиленное питание. Малый Совнарком (правительственная комиссия, занимавшаяся относительно мелкими вопросами) утвердил «совнаркомовский паек». Ответственным работникам
ЦК партии полагалось на месяц (в фунтах, 1 фунт – 400 грамм): сахара – 4, муки ржаной – 20, мяса – 12, сыра или ветчины – 4. Два куска мыла, 500
