Разговор о революции не закончен. Но на протяжении всего этого столетия тон в этих дискуссиях задавали не историки, а власть, для которой прошлое – лишь инструмент текущей политики.
Столетие Великой русской революции – наилучший повод обратиться к углубленному изучению недавней истории, узнать что-то новое, разобраться в том, как все это произошло сто лет назад. Но социологи фиксируют необычное явление: в массовом сознании, в обществе, нет запроса на новые знания, а есть запрос на подтверждение давно усвоенных схем.
В современных опросах общественного мнения вождь Октябрьской революции Владимир Ильич Ленин и последний русский император Николай II практически сравнялись. Выходит, массовое сознание относится к ним одинаково. Одинаково безразлично? Неужели это возможно?
Может быть, дело в том, что и о Николае, и о Ленине нам известно немногое? И мы не хотим узнать больше?.. Не желаем осваивать новую информацию, знакомиться с документами, которые теперь открыты, вникать в сложные перипетии революционных событий? Подлинные знания требуют серьезных размышлений. То, что выяснилось в последние годы, заставляет думать. А не хочется…
Возникает ощущение, что из общественного сознания ушли мораль и нравственность как критерий оценки действующих лиц истории, что эти понятия вообще утратили значение. Главное событие 1917 года – падение монархии. И в год столетия революции последнего императора по-прежнему упрекают в том, что он не подавил восстание, не расстрелял бунтовщиков, вышедших на улицы Петрограда, и не предотвратил революцию. Удивляются: почему он отдал власть без сопротивления? Инстинктивно мы хотим, чтобы властитель был жестким и жестоким… Бросается в глаза страстное желание видеть на троне политика, который бы не стеснялся применить силу. В цене диктаторы и тираны.
Последнего самодержца очень мало ценили, за все осуждали, и ему совсем не доверяли. К Николаю II было непримиримо образованное общество – считало его «самодержавие» отжившим, несовременным, неэффективным. Не желало замечать той эволюции, которую проделала николаевская монархия, тех ограничений, на которые она пошла во время первой революции, считало их недостаточными.
Общество так упорно противостояло монархии, что забыло о проблемах и задачах страны, свело к этому противостоянию всю русскую политику и, в конечном счете, всю русскую историю, считает профессор, доктор политических наук Ирина Глебова. А ведь именно в рамках «старого режима» открывались возможности для сотрудничества власти и общества, для развития страны – экономического, политического, культурного.
Страна отказалась от этой перспективы. А к ответу призвала Николая II. Его судят за претензии на «самодержавность» – и в то же время за слабость: не удержал, не совладал, все потерял. «Слабая» власть – худшее из русских бед. На нее не перевалишь все заботы и проблемы. При такой власти приходится принимать на себя часть ответственности за устройство жизни…
Нет, покоряться можно только великому и ужасному! Это даже приятно. Те же люди, которые весной топтали портреты свергнутого императора, осенью захотели восстановления сильной – то есть идеальной – власти. И привели к власти большевиков, которые установили несравнимую с царским самодержавием диктатуру.
Александр Изгоев, член ЦК кадетской партии, записал услышанные им в революцию году слова относительно большевиков:
– Народу только такое правительство и нужно. Другое с ним не справится. Вы думаете, народ вас, кадетов, уважает? Нет, он над вами смеется, а большевиков уважает. Большевик его каждую минуту застрелить может.
Результатом революций становится еще большее укрепление государственного аппарата, против чего, собственно, и затевалась революция. Революция разрушает только фасад, а сама система мало меняется, архаика берет верх над модернизацией. Напуганные усложнением жизни, решили все упростить. Диктатура – самое простое устройство жизни. Вернулись на традиционный путь: царь или вождь всем руководит и объясняет: и как пахать, и как строить, и как пожары тушить. Все слушают, кивают, докладывают об исполнении. И все делается через пень-колоду. С одной стороны, зачем проявлять инициативу, стараться, если на все нужна команда сверху. С другой – исчезает способность к самостоятельности. А ненужные органы атрофируются.
Люди нуждаются во власти как покровителе и защитнике. Больше рассчитывать не на кого! Самим ни за что не справиться с множеством повседневных проблем. Не потянуть. Не осилить… При этом прекрасно понимают, что чиновники наобещают и не сделают, обманут и обведут вокруг пальца. Но у них и власть, и деньги. И люди вздыхают: «Плетью обуха не перешибешь».
Когда большевики взяли власть, это была не революция, а контрреволюция. Октябрь отменил демократические завоевания, которые дал России Февраль. Но демократией и свободой, похоже, никто и не дорожил. Страна, напуганная хаосом и анархией, приняла большевиков как сильную и уверенную в себе власть.
Октябрь знаменовал и отказ от обновления страны.
С семнадцатого года на все острые, болезненные и неотложные вопросы, возникающие перед обществом, даются невероятно примитивные ответы. Что бы ни произошло в стране, реакция одна: запретить, отменить, закрыть. Усложняющийся и набирающий невиданный темп мир рождает страх. И звучит испуганный призыв: ничего не менять! Оставить как есть! Убежать от настигающих общество проблем. Максимально упростить реальность, то есть навести порядок!
Беззаконие, массовый террор, ужасы Гражданской войны – вот через какие испытания прошли советские люди. Все это не могло не сказаться на их психике и представлениях о жизни. «Против наших окон стоит босяк с винтовкой на веревке через плечо – «красный милиционер», – записал в дневнике Иван Бунин. – И вся улица трепещет так, как не трепетала бы прежде при виде тысячи самых свирепых городовых».
