видеть Святой город, и сказал: «Господи, молю Тебя, не дай мне узреть Иерусалим, из которого я не способен изгнать врагов Твоих!»
У Ричарда Львиное Сердце были шпионы в войсках султана. Они сообщили королю, что один из принцев Саладина ведет из Египта караван с провиантом и подкреплением. Переодевшись в бедуинские одежды, Ричард во главе пятисот рыцарей и тысячи легких конников устроил египтянам засаду. Рассеяв охрану, он захватил караван из трех тысяч верблюдов и лошадей, навьюченных тюками с провиантом и снаряжением. Этой добычи, вероятно, было бы достаточно, чтобы двинуться на Иерусалим или даже на Египет. «Это сильно опечалило Саладина, — вспоминает его министр Ибн Шаддад. — Но я постарался утешить его». Султан отравил все источники вокруг Иерусалима и назначил командирами отрядов своего поредевшего войска собственных сыновей. Но сил явно недоставало, и султан вызвал из Ирака своего брата аль-Адиля.
2 июля Саладин созвал военный совет. Но его эмиры были столь же ненадежны, как и бароны Ричарда. «Лучшее, что мы можем предпринять, — заявил Ибн Шаддад, открывая прения, — это собраться в Куполе Скалы и приготовиться к смерти». После этих слов воцарилась тишина. Эмиры держались так тихо, словно «на головах их сидели птицы». Потом началось обсуждение, следует ли султану сделать город своим последним оплотом — или риск оказаться в ловушке, если начнется осада, слишком велик. Сам султан при этом понимал, что если он покинет город, то его эмиры тут же сдадутся. Наконец он заявил: «Вы — армия ислама. Это ваш долг — защищать эти земли. Вот почему мы осыпали вас сокровищами все эти годы». Эмиры согласились сражаться, но уже на следующий день пошли разговоры о том, что с обороной Иерусалима может получиться так же, как в Акре. Не лучше ли дать бой за городскими стенами или, на худой конец, вообще на время оставить Иерусалим? При этом военачальники настаивали, чтобы Саладин или один из его сыновей остались в городе — а то как бы его турки не передрались с его же курдами.
Саладин остался, и его шпионы докладывали ему обо всех проблемах Ричарда. Приближалось 15 июля — годовщина взятия Иерусалима в 1099 году, — и тут крестоносцы нашли еще один фрагмент Животворящего Креста — чудо, воодушевившее всех. Однако французы под началом герцога Бургундского и англичане-анжуйцы Ричарда непрестанно грызлись меж собой, изощряясь в язвительных шутках и похабных песенках, и готовы были уже обнажить клинки. Трубадур Ричард тоже сочинил пару славных шуток.
Саладин был уже почти болен из-за этого напряжения. В ночь на вторник третьего июля Ибн Шаддад настолько встревожился за него, что рекомендовал своему повелителю найти успокоение в молитве: «Мы пребываем в самом благословенном месте из всех, в каких могли бы находиться в такой день». Во время пятничной молитвы султан должен был сделать два ритуальных поклона, а затем дважды простереться на полу. Саладин проделал все это, не скрывая слез. Ближе к ночи лазутчики донесли ему, что франки снимаются с лагеря. Четвертого июля Ричард Львиное Сердце отступил.
Ликование Саладина было безмерным. Он выехал навстречу своему любимому сыну Захиру, поцеловал его в переносицу и лично сопровождал в Иерусалим, где принц вместе с отцом остановился в бывшем дворце магистра ордена госпитальеров. Но истощены борьбой оказались обе стороны; вдобавок Ричард постоянно получал сообщения, что в Англии его брат Джон готов поднять мятеж. Король понимал: если он не хочет остаться без короны и владений, ему нужно возвращаться домой.
Воодушевленный всеми этими известиями, Саладин 28 июля неожиданно атаковал Яффо и быстро взял город после энергичной бомбардировки из метательных машин. Пока Ибн Шаддад вел с защитниками Яффо переговоры о капитуляции, сын султана Захир задремал на своем наблюдательном посту. Внезапно у берега появился Ричард на галере с алым стягом. Он подоспел как нельзя вовремя: некоторые франки в городе еще держались. Вооруженный арбалетом, он спрыгнул в воду и вброд добрался до берега — «рыжеволосый, в алом плаще и с алым стягом». Не тратя времени на то, чтобы скинуть высокие неудобные сапоги для десанта на мелководье и облачиться в доспех, король, потрясая датским боевым топором, повел свой небольшой отряд — всего 17 рыцарей и несколько сот пехотинцев — в атаку и сумел отбить город, в который раз явив отвагу, бесстрашие и завораживающее мастерство рукопашного боя.
Потом он поддразнивал одного из приближенных Саладина: «Ваш султан — великий человек, но почему же он отступил, стоило мне появиться? А я ведь был в одних только морских сапогах, даже без нагрудника!»
Саладин и его брат аль-Адиль послали королю в подарок арабских скакунов, но подобные рыцарские жесты часто скрывали желание выиграть время. Так было и в этот раз: мусульмане вскоре контратаковали. Ричард отразил врага, а потом предложил кому-нибудь из сарацинских витязей сразиться с ним один на один. Но напрасно он несколько раз проскакал, потрясая копьем, вдоль всего вражеского строя — принять вызов Львиного Сердца не отважился никто.
Саладин приказал вновь атаковать, но его эмиры отказались. Султан пришел в такой гнев, что решил покарать мятежников в духе Занги Кровавого: распять их на крестах. Но все же смог взять себя в руки и даже пригласил эмиров отведать с ним за трапезой сочные абрикосы, доставленные из Дамаска.
И король, и султан довели друг друга до полного изнеможения. Силы их были одинаково ничтожны. «И вы, и мы совершенно изнурены», — признавался Ричард в письме Саладину. Пока шли переговоры, оба военачальника снова разболелись, а их ресурсы и воля к битве окончательно иссякли.
