он ровно наполовину принадлежит совершенно другой системе и знает невероятно много всего такого, что закрыто пока для тебя.
Удивительно, но самые лучшие образцы русской речи слышишь часто от нерусских людей. Может быть, они стараются, пестуют в себе эту правильную, выверенную русскую речь, вписываются в нее, чтобы соседи не чувствовали в отношениях с ними барьера. А не так, как некоторые русские, – небрежно, комкая, швыряют фразы, не замечают своего слова и превращают его из ценности, из опознавательного знака в какое-то обиходное средство вроде тряпки для стирания со стола или прихватывания горячей кастрюли. Чем тут дорожить? Что у нас, слов мало?
Я дома в этом городе, в Чебоксарах. Не чувствую их чужими. Но – пора уже и в свою комнату.
Мама болеет. И для нее это все, чтобы я вернулся быстрее, чтобы она знала: меня не носит где-то по белу свету, а я тут, недалеко.
Завтра выходной, и я сяду за компьютер и продолжу писать докторскую. Даже не буду мучиться особенно над тем параграфом о священных природных урочищах в Нижегородском Поволжье. Да, к моменту отъезда работа над ним только началась и была безжалостно брошена. Но в голове уже сложились несколько фраз, которые надо немедленно написать дальше. Только не звоните мне, не сбивайте с мысли – и все пойдет легко. К чему я тут, в этом параграфе, клоню, это мне давно уже понятно. Но сейчас ясен и весь его расклад – с логикой, с аргументами.
На месте пригородной деревни Будайки – сквер. И ее знаменитый уроженец, этот великий российский миф Чапаев, взлетает здесь на постаменте, как в кино, «на лихом коне», над исчезнувшей, растворенной среди большого города своей деревенской улицей.
Несущиеся по проспекту троллейбусы. Переход. И белый объем автовокзала. Он переполнен отъезжающим провинциальным людом. Нигде у нас в Поволжье нет такого большого и нужного автовокзала, как в Чебоксарах. Чувашия – один из самых плотно заселенных регионов в России. Она идет по этому показателю вскоре за Подмосковьем. Но Подмосковье-то – это десятки городов с полной амбицией публикой, которая ездит на работу в столицу. А здесь большие, живые села. И в эти села каждый день с автовокзала уходят, такое чувство, все-таки тысячи, а не сотни автобусов. Потому что железная дорога в Чебоксарах хиловата.
Расписание здесь на чувашском. И это правильно, потому что в чувашских селах не принято говорить по-русски. Кстати говоря, Чувашия – регион, где представителей национальности, которую называют «титульной», больше всего изо всех поволжских республик, две трети от всего населения.
Пробегаю глазами строчки – многие десятки маршрутов. И испытываю секундное смущение. Нижнего Новгорода нет.
Может быть, по-старому, Горький?.. Тоже не нахожу. Нет, он, конечно, должен быть. И обязательно есть. Для непосвященных на вокзале наверняка где-то висит еще одно русское расписание. Наконец, кого-нибудь можно спросить… Как он по-чувашски называется, на какую букву его искать?.. Но что я переживу в этот момент?.. Глупо: человек, пишущий докторскую про Поволжье, не может уехать в свой город, потому что не знает, как он называется… Мы пойдем другим путем. Вспоминаю: рейсов к нам – около десятка. Ехать – пять часов. Расстояние около 250 километров. Сейчас найдем что-нибудь подходящее!.. Еще раз пробегаю таблицу. И останавливаю глаза в нижней ее части.
Чулхула – называется этот город… Точно он?
А я-то и не догадывался, что в нем живу.
Посмеяться?
Но внутри какой-то холодок. Реальность двоится. Вот я сейчас возьму билет в эту самую Чулхулу… Конечно же, задремлю в автобусе после бессонной ночи с пересадкой в Арзамасе. И где проснусь? Найду ли все то же, что составляет мою жизнь, если поеду сейчас в Чулхулу, а не в Нижний Новгород? Не совершится ли какой подмены?
Древние были неглупы. И они знали, сколько смысла и силы несет имя. Ты знаешь имя того места, где живешь, – и у тебя есть надежда найти его снова, вернуться. А если имя неправильное, люди только разведут руками и скажут: мы не знаем, где это. И куда идти?
А еще древние понимали, что у людей и у мест, где они живут, должны быть тайные имена. Для своих. Чтобы чужой не трепал эти слова. Ведь у каждого такого слова есть связь с тем важным, без чего жизнь просто распадается. Потому что предмет и его имя – это, в сущности, одно и то же. Позови Васю – и придет Вася, а не Петя. Это даже коту понятно. И дети, пока их еще не выучили в школе, прекрасно понимают эту исходную, древнюю правду.
Еду и разглаживаю рукой билет с этим странным именем Чулхула. К нему мы, русские обитатели города, не приобщены. И оно – как часть той музыки соседних поволжских языков. Бывают в жизни такие моменты, когда вдруг что-то хорошо знакомое, родное откроется тебе с новой стороны, в новом неведомом качестве и даже напугает этим.
Я на самом деле сейчас задремлю в этом «икарусе», который явно переполнен собственным дымом и с неровным рыком тянется по бесконечной дороге на запад, навстречу огненному полушарию закатывающегося солнца.
Нет, здесь есть какая-то тайна. Вот отпишемся по командировке, закончим тот параграф диссертации и будем разбираться. Сначала залезем в хорошие словари.
Старый анекдот: «Идея… Иде я нахожусь?..»
Словарь, в который я залез тем же вечером, был толстым. И разумеется, экзотичным: чувашский язык – это вам не английский, на каждом углу такое не валяется.
«Чулхула» в книге не обнаружился (или не обнаружилась?). Зато по частям все складывалось гладко. «Чул» – камень, «хула» – город. Простые и понятные вещи. Наверное, чуваши обратили внимание в свое время, что в нашем городе много каменных домов. Или, даже скорее всего, на кремль.
