Не подумайте, что это клад, зарытый Соловьем Разбойником, Стенькой Разиным или панами польскими… Здесь народ набожный и тленное богатство мира сего не считает сокровищем…
Окружные жители это место считают святынею, и их благоговение, издавна укоренившееся, не ослабевает, но усиливается: они утверждают, что в недрах земли под этим бугром есть город и что в нем доныне живут святые люди. Знатоки из окрестных жителей указывают приходящим даже части города. Под этими холмами, говорят они, городские стены; в том месте, где начинается углубление, большие ворота в крепость; под бугром на правой стороне соборы Воздвижения Честного Креста, подле него – Благовещения Пресвятой Богородицы, под бугром на левой стороне – Успения Божией Матери. Все эти храмы точно такие же, как Соборы этого имени в Ростове, Владимире и Муроме, и Малом Китиже, что на берегу реки Волги (Городце), потому, говорят они, что все эти города и соборы построены одним великим князем Георгием Всеволодовичем. Город Великий Китиж, по их словам, построен в 6676 году: он гораздо более Малого Китижа, занимал 150 сажен в длину и 100 сажен в ширину».
Меледин писал о том, что к озеру по праздникам собираются в ожидании чуда сотни паломников. «Люди благочестивые временами будто бы слышат там радостный благовест и звон Богослужения, иногда видят огонь от горящих свеч; при ударении же солнечных лучей озеро отражает тени церковных крестов… Рассказывают, что когда-то один пастух, заблудившись у этой горки, нечаянно попал в это подземное жилище и там видел величественных старцев. Проведя у них ночь, вместе с ними вкусил их хлеба, который, потому ли, что был чрезвычайно вкусен, а может быть, потому, что пастух был слишком голоден, так ему понравился, что он утаил себе кусок его. Пришельцу из верхнего мира не хотелось оставлять жилища этих подземных старцев – но святые не позволили ему оставаться у себя, потому что он попался к ним нечаянно, а не по желанию. Возвратясь в свое поле, он посмотрел украденный хлебец – но хлебец – оказался гнилушкой… И ныне многие проходят туда невидимым, сокрытым от нас ходом, войдет туда всякий, кто только непременно пожелает быть там, уйдет, не сказав никому, забыв все земное и не взяв с собою ничего – даже хлеба».
Автор этой первой статьи вскользь говорил про «книгу», которая есть у «грамотных людей», о загадочных события прошлого вокруг Светлояра.
В последнем абзаце статьи журнал нашел возможным упомянуть: все описанное – это «обычаи местных старообрядцев». А завершался текст совершенно неожиданным словом. Таким, что теперь его смущенно снимают все, кто эту статью перепечатывает. Говорилось о том, что обычаи эти интересны с точки зрения изучения старины, особенностей местного населения и… «юмористики». Может быть, редакция журнала, ожидая цензурных запретов на публикацию, желала перевести сказанное в другую плоскость, изобразить несерьезным все рассказанное Мелединым, превратить как бы в курьез и нелепость?
Статья была «дозволена цензурою». Но, вероятно, чиновник, написавший эту резолюцию, потом имел случай о ней всерьез пожалеть. Опасное слово «старообрядцы» было сказано. Речь шла – и это было ясно каждому думающему читателю – о святыне «раскольников». А их в ту пору еще преследовала официальная власть.
Как хорошо известно сейчас по архивным данным, статья, в самом деле, вызвала следственные действия. Было установлено, что ее автор – Степан Прохорович Меледин, житель города Семенова. Недавние публикации краеведов позволяют точно назвать годы его жизни: 1786–1865, но фотографии Меледина, вероятно, все-таки не существует. Знаменит этот человек в своем городе был тем, что создал общедоступную библиотеку. Затем именно его собрание книг стало фундаментом современной универсальной научной областной библиотеки в Нижнем Новгороде. Много раз сталкивался с тем, что, рассказывая о Меледине, пытаются сделать его бескорыстным подвижником, который не жалел сил и средств для просвещения народа. Вряд ли это было так. Меледин был торговым человеком. И библиотеку он создал платную: читатели платили за пользование книгами неплохие деньги. Нет-нет, я не осуждаю уважаемого Степана Прохоровича. Это только к тому, что он и сам бы не одобрил тех, кто приписывает ему не совершенные им подвиги.
Известно о Меледине и другое. Он был «коноводом раскола». Именно так написал о Меледине Павел Мельников, нам знакомый прежде всего как автор замечательных романов «В лесах» и «На горах».
Сейчас непросто было бы ответить, как относился к Меледину именно Мельников. Мы считаем его нижегородским писателем, на самом же деле его юность прошла в Семенове, очень в ту пору небольшим городе, где все были на виду. А уж Меледина знал каждый. Вероятно, Мельников хорошо представлял себе, о чем говорил.
В самой середине ХIХ века будущий писатель работал чиновником Министерства внутренних дел по особым поручениям. Ему было тридцать с небольшим. Позади – должности учителя в гимназии, редактора в губернской газете, первые краеведческие изыскания и публикации. Он обратил на себя внимание – и сделал карьеру, получил, по сути, генеральскую должность с большими полномочиями. Ею Мельников очень дорожил как человек, у которого не было ни богатого наследства, ни большой крепостной деревни. Поручения оказывались очень различными, но всегда сложными и ответственными: он вел борьбу против пожаров и эпидемий, выполнял трассировку будущих железных дорог, боролся против взяточничества. Но самое главное – он занимался тем, что сейчас называют аналитикой. Он изучал разные слои населения, обстоятельно знакомился с жизнью «инородцев», как с некоторой тенью подозрения называли тогда нерусских людей, осмыслял деятельность сектантов. Требовалось понять настроения людей, оценить их отношение к государству, понять, что нужно, чтобы внутри страны не зрели условия для «измены».
С позапрошлого века о Павле Мельникове в пишущей среде создавали недоброе мнение. Он был чужим и для славянофилов, и для западников, как крупного чиновника его недолюбливали демократические литераторы. Михаил Салтыков (Щедрин), например, лишь в последние годы жизни оценил его книги – и то ограничив их достоинство как настольных для исследователя русской народности. А до этого называл прозу Мельникова «псевдонародной»,
