совсем не стеснялись. Купались мы по очереди. Пока я, скинув одёжку, быстро окуналась, парень сидел вдалеке, повернувшись спиной ко мне. Так было и в этот раз. Я нырнула несколько раз: от холодной воды тупая головная боль на время отступала, и шрамы переставали ныть. Выйдя на бережок, я обтёрлась большой тряпкой, которая была когда-то чьей-то рубахой, оделась и дёрнула за верёвку. Нянь обернулся, и мы поменялись. Он пошёл купаться, а я сначала хотела пойти на его место, но передумала и решила пройтись вдоль ручейка вниз по течению. Наша связка была очень длинной и сейчас лежала на берегу, постепенно разматываясь, а с другого конца верёвки, за моей спиной, плескался Нянь.
Я медленно шла, аккуратно ступая и посматривая под ноги. Ручей быстро бежал, вода искрилась в заходящих лучах, с громким жужжанием мимо летали большие жуки. И вдруг я увидела её... На дне, среди камней, лежала крупная раковина, похожая на раковину наутилуса. И дело было не в размере, мне поразил её цвет. Она была яркая, красно-оранжевая с фиолетово-голубыми узкими полосами, которые закручивались в причудливый узор. Вкрапления перламутра играли сияющими искрами сквозь бегущую воду - сказочная, волшебная красота!
Как-то забыв про хромоту, я потянулась за этим чудом. Глубина была не выше колена, и я, не в силах оторвать глаз, полезла её доставать. Ступив на крупный камень, я подалась вперёд, совсем забыв про верёвку. Но тут этот каменюка резко качнулся и поехал в сторону. Пытаясь сохранить равновесие, я дёрнулась, но верёвка не пустила, она просто закончилась. И со всего размаха я плюхнулась лицом вниз на дно ручья! Опять моя голова нашла на себя приключения! Округлый, почти чёрный камень впечатался прямо в лоб. Из глаз посыпались искры.
Нахлебавшись воды и держась рукой за рассеченный лоб, я сидела в ручье и, стоная от боли, проклинала свою беспечность. Нянь оказался тут как тут. "Ну, конечно! Когда я упала, верёвка сильно дёрнулась, и он помчался ко мне", - сообразила я, закрывая ссадину на лбу ладонью. Мой смотритель что- то взволнованно выговаривал, осматривая мой лоб и помогая подняться. Вот в этот момент я и увидела его тайну.
Парень был без рубашки, штаны толком завязать не успел и они висели у него на бёдрах: от середины живота страшными рубцами, уходил вниз след от большого ожога, а когда он, наклонившись, вытаскивал меня из ручья, то мне совсем поплохело. То, что я увидела ещё ниже, в том месте, где мальчики отличаются от девочек, повергло в шок. Там, конечно, что-то ещё болталось, но выглядело ужасно. Бедный парень! За что ж его жизнь так покалечила!? Вся жизнь впереди и как жить, зная, что ни семьи, не детей, ни даже девушки не будет рядом!?
Я заплакала, но не из-за разбитого лба, а из-за него, моего "няня", такого милого и заботливого, такого молодого и несчастного, который так мучился и страдал; наверно он тоже был на грани жизни и смерти. Теперь понятно, почему я не видела его даже полураздетым, хотя был он такой же загорелый, как и остальные четверо. Юноша не хотел, чтобы я видела его боль. Вот почему Атаман спокойно оставлял меня на его попечение, зная, что он мне, как девушке, ничем не угрожает. Вот почему Нянь так умело за мной ухаживал, он сам всё испытал на собственной шкуре. Мои увечья, по сравнению с его - это царапины!
Мы сидели на траве. Парень обнимал меня за плечи, а я, прижавшись к его мокрому боку, ещё хлюпала носом. Начало смеркаться, и он протянул мне руку, помогая встать. Стоя напротив и завязывая шнурки на штанах, Нянь отводил глаза. Я понимала почему. Повинуясь какому-то порыву, я подошла к нему, взяла в руки его лицо, заглянула в такие красивые голубые глаза и... поцеловала.
Сначала он резко напрягся, но через секунду губы открылись и он... ответил. Целовались мы несколько минут, точно не могу сказать. Парень нежно обнимал меня, не сжимая слишком сильно, наверно, чтобы не сделать больно. Вскоре он отстранился и посмотрел такими влажными и грустными глазами, что опять навернулись слёзы. Приложив палец к моим губам и глядя в упор, он отрицательно покачал головой. Я всё поняла, он не хотел, чтобы я его жалела.
Лёжа ночью на своей соломе, я никак не могла уснуть. События дня, табуном сайгаков, носились в голове. Странная, удивительно красивая раковина, неизвестные растения и насекомые, нежные поцелуи и чудовищные шрамы моего спасителя, то, как он смотрел на меня - всё это скакало и прыгало в сознании. Я думала обо всём одновременно и никак не могла успокоиться.
Нянь спал или делал вид, что спит на одном из матрасов в дальнем углу. Мне очень хотелось выйти и остудить разгорячённую голову на свежем ночном воздухе, но сделать это было невозможно, так как по возвращении, Нянь поменял верёвки и посадил меня на короткий поводок, длины которого до двери не хватало.
Кстати, я узнала, что верёвку можно развязать, только очень необычным способом. Когда мы вернулись в хижину, мой лекарь, снял с крюка на стене такую же, но более короткую, туго завязал одним концом поверх первой на моей ноге, а другой привязал к одному из столбов, подпирающих крышу. Потом сходил наружу и принёс флягу, обтянутую тёмной кожей. Откупорив пробку, он аккуратно полил на узел длинной верёвки. Через несколько секунд от узла пошёл лёгкий зеленоватый дымок и иллюзия перед глазами, из-за которой я не могла понять и разглядеть, как она завязана, исчезла. Я во все глаза наблюдала за этими манипуляциями.
"Что же это за чудо такое?!" - восхищённо думала я. Вокруг загадок только прибавлялось. Тем же способом Нянь развязался сам и бросил это "чудо" ближе к огню, возможно просушить. Потом мы поели и на этом приключения дня закончились.
Заснула я не скоро. А утром меня опять ждал сюрприз. Случилось то, что, должно было произойти рано или поздно, но из-за всех происшествий, свалившихся на мою голову, а также не регулярного цикла, я абсолютно про это забыла. У меня пришли месячные.
Ни про какие средства личной гигиены не могло быть и речи. У меня не было ничего, да и не могло быть в этом "каменном" веке. Из одежды тоже ничего не имелось, кроме грубой рубашки и штанов на завязках: ни белья, ни джинсов, ни футболки, ни куртки - ничего из тех вещей, в которых я попала в
