оказывался номер, это означало выигрыш. Графиня справлялась по книжке сообразно с номером и счастливчику сейчас же вручали то, что посылала ему судьба. Выигрыши отличались большим разнообразием. Там были красивые ювелирные вещи, а также и совершенно не имеющие ценности. В последнем случае к выигрышу был прикреплен листочек бумаги с едким, остроумным изречением.
Если бы не присутствие баронессы Витхан, то общество предалось бы безудержному веселью. Но и теперь, несмотря на некоторую скованность гостей, время от времени раздавался дружный взрыв хохота, когда выигрыш или совпадал, или уж очень контрастировал с личностью выигравшего. Так, смеялись, когда хорошенькая баронесса Берне, бывшая замужем три года и имевшая уже пятерых детей (два раза у нее было по двойне), получила фарфорового аиста, державшего в клюве пару спеленатых младенцев. Княгиня Голицына, писавшая бесконечно скучные философско-религиозно-моралистические трактаты, получила серебряный брелок, изображавший ветряную мельницу. Бесшабашный расточитель граф Фиори выиграл деревянную копилку, кутила Берцхеймер – крошечную бутылочку с ромом. Но, пожалуй, еще больше смеялись, когда выигрыш не соответствовал характеру или возрасту и наклонностям выигравшего. Так, графиня Гаддик получила золотую трубочку для курения, испытанный вояка граф Левенвальд – миниатюрный старушечий чепец, княгиня Лихтенштейн – бинт для усов.
Странный выигрыш достался на долю Лахнера. Он выиграл маленькую атласную подушечку, в которую была воткнута сломанная иголка. Надпись, вышитая на подушке, гласила французским двустишием:
«И сломанная иголка имеет больше цены, чем сомнительное дворянство».
Лахнер не без смущения разглядывал этот странный выигрыш: в это время его сосед, барон Ридезель, заинтересовался подушечкой и попросил дать ему посмотреть. Вынув сломанную иголку из подушки, Ридезель сказал:
– Судьба несправедлива, послав достойному человеку столь незаслуженный намек… – Он замолчал, с вниманием разглядывая иголку. – Подумать только, – сказал он наконец. – Да ведь иголка без ушка! Значит, она по праву принадлежит баронессе Витхан. – И сказав это, Ридезель бросил иголку через стол баронессе[17].
Несчастная Эмилия закрыла лицо руками и сидела ни жива ни мертва на своем месте. Ее жених обратился к Ридезелю со словами:
– Я просил бы объяснить мне, что значат ваши слова, барон.
– Я к вашим услугам, – дерзко ответил Ридезель, бросив Люцельштейну свою визитную карточку.
Взоры всех обратились на «прекрасного барона». Все ждали, что сделает он в защиту чести любимой женщины.
Но Люцельштейн побледнел, как полотно, и самым заискивающим тоном ответил:
– Милый барон, я и без карточки знаю, кто вы и где вы живете. Но мне и в голову не могло бы прийти придавать официальное значение вашим последним словам. Я глубоко уверен, что вы совершенно не хотели оскорбить достойной уважения особы вашей неудачной шуткой.
– О нет! – нахально улыбаясь, возразил Ридезель. – Никого достойного уважения я оскорблять не хотел. Что же касается тех, кто этого уважения недостоин и чье присутствие уже само по себе оскорбительно для общества, то… впрочем, может быть, теперь вы возьмете все-таки мою карточку?
У Лахнера от бешенства даже судорога подступила к горлу, а барон Люцельштейн продолжал сидеть, растерянно и подобострастно улыбаясь.
– Неужели во всем обществе не найдется ни одного человека, который сумел бы ответить этому завравшемуся человеку?! – воскликнула графиня Зонненберг.
– Но в ответ на эти слова сидевшие за столом мужчины только переглянулись и отвели взоры в сторону – никто не решался вступиться за честь баронессы Витхан.
Тогда Лахнер смело и решительно взял в руки карточку Ридезеля и вслух прочел:
– «Барон фон Ридезель»… Это явная опечатка. Вот как будет правильнее… – Он согнул карточку складкой, в которой исчезло «фон Рид», и положил ее на стол.
Теперь на согнутой карточке стояло: «Барон езель»[18].
Ридезель посмотрел на свою карточку и позеленел от ярости.
– Милостивый государь! – сказал он Лахнеру. – Вы позволили себе оскорбить знатное и порядочное семейство, надругавшись над его фамилией. Я требую у вас сатисфакции!
– И разумеется, я не откажу вам в ней, – спокойно ответил Лахнер. – Но вы ошибаетесь, сударь, если предполагаете, что я надругался над семейным именем вашего рода. Я знаю, скольких славных представителей дал род Ридезелей, и не могу делать их всех ответственными за то, что среди них оказался один, совершенно недостойный этого доброго имени. Вы нагло оскорбили женщину, вместо того чтобы в качестве дворянина и рыцаря защищать слабый пол от обидчиков. Вы оскорбили добродетель, преступили законы гостеприимства и обидели слабого. Все это – преступление такого рода, что их может совершить только Ридезель, лишенный слога «Рид».
– Вашу карточку, сударь! – крикнул Ридезель, дрожа от бешенства.
– Я живу в гостинице «Венгерская корона», – спокойно ответил гренадер.
– Мы еще увидимся!
– Надеюсь.
