Лихое времечко

праву,
злой молвою речь идет —
по их нраву.

Казацкие истории

Казачки у колодца

Раз казачки у колодца
собрались и стар и млад,
воду черпают ведерца,
бабы с девками галдят.

Новости – вода ушатом,
кто да с кем, когда видали,
споры, хорошо не драка,
кости всем попромывали.

Девки в кулачок смеются,
бабьи вопли сгоряча —
чей казак куда метнулся,
с кем замечена вдова.

– Вы, казачки молодые,
рано радуетесь здесь,
ваши парни холостые,
с вас же посгоняют спесь.

Мимо дед – столетье справил:
– Разгалделось, воронье, —
быстро сплетниц всех расставил
по местам, тряся ружье.

– Дед, сдурел, тебе то дело?
Что с оказией пришел?
Бабье царство посмурнело,
каждый по домам побрел.

Дед и табачок

Шапка, валенки, тулупчик,
на ногах штаны из ваты,
вязан свитерочек в рубчик —
дед наряжен – матерь свята.

Крутят пальцы самокрутку,
граблей чешет бороду —
в городах – те курят трубку —
не накупишь табаку.

Здесь – щепоткой разживешься,
да газетный лепесток, —
плюнешь, дунешь, оглянешься —
и уже готов дымок.

Мозговито рассуждая,
дед пускает дым кольцом,
у дворовых стен сарая
на ведерке кверху дном.

Казацкая могила

По степной тропе-дороге,
вдоль тележной колеи,
шел казак, сбивая ноги,
шашка бряцала в пыли.
Думы темны, думы мрачны,
где-то в отдаленьи дом,
взгляд упал вдруг – не иначе
видит у развилки холм.
Подошел – могила свята, —
не примята, нет креста,
лишь лежит фуражка снята
с убитого казачка.
Кто, казак ты убиенный,
кому весточку подать,
что б не ждали – ведь не пленный,
нет – мертвее не бывать.
И солдат тот поклонился,
ветки с дерева срубил,
крест надгробный получился,
чтоб Христос не позабыл.
Ветер песней поминальной
отшумит и отзвенит,
а казак дорогой дальней
путь держал и хмурил лик.

Тальяночка

Как тальяночка играла,
парень ей слова шептал,
а казачка подпевала,
кликала на сеновал.
Парень скромен как невеста,
та, что с маменькой сидит,
а молодка – пышно тесто,
прозеваешь – убежит.
Лузгает она семянки,
глаз маслиной заблестел,
над заваленкой времянки
звон тальяночки летел.

Русская печка

Пахнула печка от лучинки,
огонь ненастный занялся,
в горниле – травки да былинки,
трещат подсохшие дрова.
И тени распускались словно
от жара да от огонька,
на печь поставлю я заслонку,
чтоб не дымила, дух не жгла.
Тепло улягусь на лежанку,
пред печкой валенки сниму,
над головой – грибов вязанка,
всей грудью аромат вдохну.

Боевой казак

Казак седлал коня на встречу
и ветрам шалым, и степям,
и свисту пуль, кровавой сечи,
туда, где битвы ураган.

Молодка плачет, мать томится,
кладет пес нос на стремена,
из крынки молоко – водицей,
течет по усу как волна.

Дождутся ль с боя дед да батько
своего сына да внучка,
передник мнут в смятеньях платья
сестренок плачущих толпа.

Как ждать обратно – на обозе,
в бинтах кровавых мертвецом,
иль на коне с петлицей в розе
и новым наградным крестом.

Забытое кладбище

Раскинулось забвенья поле,
погост скользнул за горизонт,
кресты, надгробья – чья-то доля,
покой могил, быть может сон.

Пройдут года, десятилетья,
века накручивают бег,
сотрутся надписи навечно —
и был ли вовсе человек?

И косточки помоет дождик,
и тлен раздует ветерок,
по кладбищу тому, быть может,
пройдет, не ведая сапог.

Зашелестит, зашепчет травка,
крапивы обожжет огонь,
проложит там свою канавку
из колеи запряжный конь.

Здесь имена, что канут в лету,
тут сама память предана,
лишь станет прах нестись по свету,
и убаюкают ветра.

Русские пироги

Печка русская пыхтела —
поспевали пироги,
вся в побелке снежным мелом,
плиткой яркой изразцы.

На лежаночке тулупчик,
кошка греет здесь бока,
на столе – скипевший супчик,
в сенях – горкою дрова.

Дымоход вздыхает тяжко,
огонек печной трещит,
раскупорил деда бражку,
что под пироги да щи.

А хозяйка – та хлопочет,
тесто месит да печет,
ребятишек где то носит,
вьется праздник у ворот.

Ехала казачка к казаку

На разваленной телеге,
на тряпье, вязанке сена,
погоняя лошадь в беге,
ехала казачка смело.

Свесила босые ноги,
полы юбки подвернула,
цокала все по дороге,
песнь казацкую тянула.

Путь держала издалече,
на войну да на фронта,
ведь разлученька калечит,
повидать бы казака.

Припасен ему гостинец
да крепленый самогон,
целый ворох родных писем,
что от матушки с отцом.

А вернется она – нет ли,
кто же знает, ведь война,
хоть вокруг цветенье ветлы
да зеленая