В крике от смерти

– Все путем, – сказал по сотовому горбоносый армянин. – Вышли мы на него. И тут есть за что ухватиться. В общем, все как планировали.

Умет

– Забери меня отсюда на хрен! – Эдуард услышал в телефонной трубке раздраженный голос Гончарова. – Пусть Каток приедет или Юрку пришли. Достала меня эта больничка. Или я тут разнесу все к чертовой матери!

– А что у вас с лицом? – несмело спросила сидевшая за столиком медсестра.

– Мордой от стыда о стену бился, – положив телефонную трубку, процедил Анджей и быстро пошел прочь.

– Что с ним? – спросила санитарка.

– Видела, какое у него лицо? – повернулась к ней медсестра.

– Я зашла в палату полы вымыть, – вздохнула та, – а он сидит, и все лицо в крови. Я же тебе об этом и сказала. И на полу, на порожке палаты кровь. Поняла из его мата, что он сознание теряет, когда нервничает. А психовал он вчера здорово. Кому звонил-то?

– Просит машину прислать, – понизила голос медсестра.

– Вылечился уже, – усмехнулся Каток. – Так я и думал. Хорошо, если никому там ничего не сломал. Хотя, конечно, менты уже были бы там.

– Ты сам его привезешь? – спросил Эдик.

– Нет, за ним поехали.

– Всю медицину и ее служителей я в гробу видел, – усаживаясь в «Ниву», процедил Анджей. – Большего стыда я не испытывал никогда. Ты знаешь, где Софинка? – посмотрел он на водителя.

– Да, в курсе, – кивнул тот.

– Мне туда. Тормознешь у хорошего магазина, а потом отвезешь в Софинку. Я ненадолго, угощу родителей и назад. Пусть знают, что я пока живой.

– Но Каток базарил, чтобы к нему ехали, – сказал водитель.

– Или вези меня в Софинку, – процедил Анджей, – или кати отсюда на хрен.

– Ладно, – согласился водитель, – покатили.

– Слушай сюда, – сказал Кривой, – мы просто перетереть прикатили. Претензий к вам нет. Пока нет.

– А ты никак блатного из себя строишь? – усмехнулся Кок. – Не забывай, кем ты был. И сейчас под ментом ходишь со своими сявками, а строишь из себя заблатненного. Валил бы ты отсюда, ведь и нарваться запросто можешь.

– А вот жути гнать не надо! – засмеялся Кривой. – Значит, разговора не получится? Ну что ж, – он пошел к машине, – хотел вам процент отстегивать и с армяшками разобраться. А то не по жизни получается, армяшки тут блатовать начинают. С ними Шериф дела иметь будет, а вы, местные, вроде как в стороне. Ну если нет, то хрен вам навстречу, – усмехнулся он. – Шериф велел передать, что ждать будет два дня. Он вам кусок трассы отстегнет. В общем, мыслите. – Кривой сел в джип.

Кок, играя желваками, молчал.

– Вы нам Кавалера отдайте, – проговорил Кулак. – А мы тогда…

– Ты кто такой, чтоб условия ставить? – усмехнулся Кривой.

Кулак шагнул вперед.

– Тормози, – остановил его Кок.

– Анджей! – бросилась к двери пожилая женщина.

– Привет, мам! – Обняв, он ткнулся губами ей в щеку.

– Ну здравствуй, – сказал сидевший за столом отец.

– Здорово, – кивнул Анджей.

– Где ж ты был, сынок? – спросила мать.

– На шабашках, – усмехнулся Анджей. – Деньги зарабатывал.

– Хороши шабашки, – проворчал отец, – если никто не знает, где это. Зачем Верке наврал, что ты у нас? Я заехал, она мне и говорит – он же у вас сейчас. Ну, я сказал, мол, от младшего еду, вот и не знал.

– Ну извини, нехорошо, конечно, получилось, – пожал плечами Анджей.

– Баньку истопить? – спросил отец. – Ты ж всегда попариться любил.

– В другой раз, – отказался Анджей. – Я проездом. Вас посмотреть и самому показаться. Это вам, – он показал глазами на три пакета у двери, – а я поехал. Как будет время, заскочу.

– И чем же ты таким занят-то? – проворчал отец.

– Деньги зарабатываю, – рассмеялся Анджей.

– А мы каждый день милицию ждем, – вздохнул отец.

Мать со слезами на глазах отвернулась.

– Да все у меня нормально, мам, – поцеловал ее сын. – Через недельку заскочу и побуду пару дней. А копать картошку обязательно приеду. – Он вышел.

– Анджей! – бросилась следом мать. – Может, поешь?

– Некогда, мама, – услышала она голос сына и шум отъезжавшей машины.

– Уехал? – спросила Елена Анатольевна.

– С матом, – ответила медсестра. – Он себе щеку здорово разодрал. Видно, когда упал, сильно ударился. А с утра позвонил и сказал, чтоб за ним приехали. Отматерил нас.

– Понятно, – кивнула Елена Анатольевна. – Но значит, все-таки полегче ему стало.

– Выходит, с Шерифом в доле, – усмехнулся Каток. – Ну а вы что думаете? – спросил он у Кока и Кулака.

– Да я лично хрен на все эти дела забил, – отмахнулся Кулак. – Мне не катит шестерить у какого-то мусора. То, что он мент, – однозначно, и мне все это не в жилу.

– Так-то оно так, конечно, – пробормотал Кок, – но Шериф предлагает нам бабки делать. Часть трассы под наше крыло отдает. И с армяшками вроде как разбор навести желает. Правда, я в это не совсем верю, что-то тут не так. С Персом от только по рукам ударил, а теперь, значит, с нашей помощью хочет с ним же и разделаться. Хотя, может, крайними нас сделать желает. В общем, я не знаю, что базарить. Звонил в Тамбов, мне там разжевали, что Перс от братвы скрывается. Предъява ему серьезная имеется. Насчет Шерифа вообще никто ничего не слышал. Значит, дороги тамбовской братвы и Шерифа еще не пересекались.

– А кто до Шерифа трассу от Пензы имел? – спросил Кулак.

– Серый, – ответил Кок. – Его в прошлом году завалили по бухаре в кабаке. Там шухер какой-то вышел, и баклан приезжий Серого ножом ударил. С того баклана в изоляторе получили, забили его. Но Серый кончился. Там вроде делить его людей и владения начали, но не вышло ничего. А тут и объявился Шериф. Кривой как раз с Турком откинулись и сразу под него ушли. И начали они бабки себе делать. Турок, правда, нигде не светится, да и Шериф тоже, но тем не менее имеет все, что хочет. Вообще-то с головой он дружит, не суется на заправки, которые сама фирма мает, ЮКОС или…

– На хрен фирмы все эти! – перебил его Каток. – Что Шерифу отвечать будете?

– Пошлем его подальше, – ответил Кулак. – Но Кавалера я один хрен выцеплю и разделаю.

– А с мордой что случилось? – посмотрев на вошедшего Анджея, спросил Эдуард.

– Поскользнулся, упал, очнулся – морда в крови, – сев на стул, усмехнулся Анджей.

– Быстро ты вылечился! – рассмеялась Ирина.

– Не при даме будет сказано, – процедил Гончаров, – большего унижения я в жизни не испытывал.