Гости с того света

После обычного обмена приветствиями и общими замечаниями капитан Бартон, заметив, вероятно, что его визит изумил хозяина (доктор *** не сумел этого скрыть), прервал краткую паузу словами:

– Мой приход сюда может показаться странным, доктор; наше столь недавнее знакомство его, должно быть, не оправдывает. При обычных обстоятельствах я ни за что не осмелился бы вас побеспокоить. Не считайте мой визит праздным или бесцеремонным вторжением. Уверен, вы так не подумаете, когда узнаете, какие муки я терплю.

Доктор *** прервал его уверениями, продиктованными вежливостью, а затем Бартон продолжил:

– Я намерен злоупотребить вашей снисходительностью, чтобы спросить у вас совета. Я говорю «снисходительность», но мог бы сказать «человечность», «сочувствие», ибо я невыносимо страдал и страдаю.

– Дорогой сэр, – сказал в ответ служитель Церкви, – я воистину был бы глубоко удовлетворен, если бы мог утишить ваши духовные терзания, но…

– Я знаю, что вы собираетесь сказать, – быстро прервал его Бартон. – Я неверующий, а значит, не способен воспользоваться помощью Церкви; но не считайте это само собой разумеющимся. Во всяком случае, из того, что у меня нет твердых религиозных убеждений, не стоит делать вывод, будто я не испытываю глубокого – очень глубокого – интереса к религии. События последних дней заставили меня обратиться к изучению вопросов, связанных с верой, так непредвзято и с таким открытым сердцем, как никогда ранее.

– Ваши затруднения, я полагаю, связаны с доказательствами откровения, – подсказал священник.

– Нет, не совсем; собственно, как ни стыдно в этом признаваться, я не обдумал своих возражений настолько, чтобы связно их изложить, но… есть один предмет, к которому я питаю особый интерес.

Он снова примолк, и доктор *** попросил его продолжать.

– Дело вот в чем, – заговорил Бартон. – Сомневаясь относительно того, что принято называть откровением, я глубоко убежден в одном: помимо нашего мира существует мир духов, который из милосердия от нас по большей части сокрыт, но может приоткрыться, и временами, к нашему ужасу, так и происходит. Я уверен – я знаю точно, – продолжал Бартон, все более волнуясь, – что Бог существует – Бог грозный – и что за виной неисповедимым, поразительным образом следует воздаяние от сил ужасных, непостижимых уму; что существует мир духов – Боже правый, мне пришлось в этом убедиться! – мир злобный, безжалостный и всемогущий, заставляющий меня переживать муки ада! Да, жестокие пытки преисподней!

Во время речи Бартон впал в такое неистовство, что богослов был поражен, более того – испуган. Взволнованная порывистость речи, а главное, невыразимый ужас, запечатлевшийся в чертах Бартона, составляли резкий, болезненный контраст его обычному холодному и бесстрастному самообладанию.

Глава V

Бартон излагает свое дело

– Дорогой сэр, – произнес доктор *** после недолгого молчания, – я вижу, что вы и в самом деле глубоко несчастны, но осмелюсь предсказать, что вашей нынешней хандре найдется вполне материальное объяснение и что с переменой климата, а также с помощью укрепляющих средств к вам вернутся и бодрость духа, и прежнее спокойствие, и веселье. В конце концов, не так уж далека от истины старая теория, утверждающая, что чрезмерное преобладание того или иного душевного настроя связано с чрезмерной активностью или, наоборот, вялостью того или иного телесного органа. Поверьте, понемножку диеты, физических упражнений и прочих мер, полезных для здоровья, под опекой знающего врача – и вы снова придете в себя.

– Доктор, – сказал Бартон, содрогнувшись, – я не могу обольщаться подобными надеждами. Мне остается лишь уповать на то, что некая духовная сила, более могущественная, чем та, которая меня терзает, возьмет верх над последней и спасет меня. Если это невозможно, тогда я пропал – окончательно пропал.

– Но, мистер Бартон, припомните, – стал уговаривать его собеседник, – что и другие страдали так же, как и вы, и…

– Нет, нет же, – прервал его Бартон с раздражением, – нет, сэр. Я не суеверный, далеко не суеверный человек. Я был склонен, возможно, даже чрезмерно, к обратному – к скептицизму и недоверчивости, – но я не принадлежу к тем, кого не убеждает вообще ничто, кто способен пренебречь многократно повторяемым, постоянным свидетельством своих собственных чувств, и теперь – теперь наконец – я вынужден поверить, мне не убежать, не скрыться от подавляющей очевидности, что мне является, меня преследует по пятам – демон!

Всепоглощающий ужас исказил черты Бартона, когда, обратив к собеседнику мертвенно-бледное лицо, он излил таким образом свои чувства.

– Помоги вам Господь, мой бедный друг, – сказал потрясенный доктор ***. – Помоги вам Господь, ибо вы воистину страдалец, какова бы ни была причина ваших мук.

– О да, помоги мне Господь! – сурово откликнулся Бартон. – Но поможет ли он мне, поможет ли?

– Молитесь Ему, молитесь с верой и смирением, – ответствовал доктор ***.

– Молитесь, молитесь, – снова как эхо повторил Бартон. – Я не могу молиться; легче сдвинуть гору усилием воли. Для молитвы мне недостает веры; что-то во мне сопротивляется молитве. Я не в силах последовать вашему совету – это невозможно.

– Только попытайтесь – и вы убедитесь в обратном, – сказал доктор ***.

– Попытайтесь! Я пытался, но попытки приводили меня в смятение, а иногда – в ужас. Пытаться бесполезно, более чем бесполезно. Устрашающая, невыразимая идея вечности и бесконечности подавляет, загоняет в безумие мой мозг, когда я принимаюсь размышлять о