того, из разговора с ним я узнал, что мое подозрительное отношение к особенности комнат, занимаемых убитым, совершенно справедливо: до этого времени убитый жил не в них, и единственной причиной его переселения явилось то, что к нему проникнуть раньше было слишком трудно. Перемена пола — вздор: он оставался без поправок во все время существования самого дома, да и мадам Моравская могла мириться с ним целые два года, и вдруг теперь ей понадобилось тревожить старика-мужа из-за такой неосновательной причины. Обстоятельства складывались таким подавляющим образом, что я, после выхода от Трофимыча, уже не сомневался в виновности барыньки. Но мне нужно еще было узнать, кто является главным действующим лицом: она или ее сообщник, так как отпечаток пальца на револьвере был слишком велик для женской руки. Волнение мадам Моравской и осмотр ее письменного стола, на котором не оказалось никаких следов подготовительных работ, доказали мне ее второстепенное значение, и потому вся тяжесть обвинения падала на ее любовника, волос которого я снял с ее груди, делая вид, что снимаю гусеницу. Обморок барыньки, разумеется, — притворство, необходимое, чтобы, по возможности, правдоподобней объяснить причину того, что она не слышала выстрела, которым в соседней комнате был убит ее муж. Горничная тоже была введена в заблуждение и, конечно, показала бы в ее пользу… А дальнейшее, я полагаю, понятно само собой… Господин Орликов был так любезен, что дал мне возможность полюбоваться своим портсигаром, на котором я без труда нашел еще два автографа его большого пальца, и… дело закончилось как нельзя более просто… Ничего нового и оригинального в нем не было, так как в сем мире, как говорит Теренций, — «Eadem sunt omnia semper, eadem omnia restant»[31]. Но все-таки свою задачу мы выполнили довольно добросовестно; как вы находите?..
— Скажите лучше — бесподобно!.. А теперь, Феогност Иванович, нарисуйте мне в заключение картину преступления, как вы ее понимаете.
— С удовольствием… Это очень просто!.. Чарган-Моравский около часа ночи отпустил Трофимыча; его супруга выждала некоторое время, чтобы он успел уснуть, а затем упала в обморок; горничная привела ее в сознание и тоже ушла спать. Когда все в доме стихло, Орликов прокрался в комнату Моравской, оттуда прошел в опочивальню старика и выстрелом на близком расстоянии из револьвера системы «Монтекристо» убил его наповал. Кстати, вот этот револьвер; при довольно больших размерах он, действительно, стреляет почти беззвучно, зато пригоден только на очень близком расстоянии. Но последнее обстоятельство в данном случае значения не имело. Убедившись, что Моравский умер, убийца вложил в одно из гнезд другого револьвера пустую гильзу, а самим револьвером вооружил руку мертвеца, но, как мы видели, не совсем умело. Заранее приготовленная записка была положена на стол, и он тем же путем прошел к себе. — Трубников немного помолчал и затем задумчиво добавил: — Мне кажется, что это произошло около трех часов ночи и что звук выстрела, несмотря на его слабость, все же прервал чуткий сон старика камердинера, но бедняга этого не понял, так как шум длился каких-либо три четверти секунды, и он, проснувшись, ничего уже не слышал…
ОБ АВТОРЕ
Михаил Дмитриевич Кострицкий, публиковавшийся как под собственным именем, так и под псевдонимами М. Ордынцев, М. Ордынцев-Кострицкий и десятком других, родился в Киеве 2 (14) февраля 1887 г. и происходил из обрусевшего шляхетского рода; отец его был надворным советником и доктором медицины.
В детстве Кострицкий жил в Бессарабии, учился в Гомельской гимназии, зачитывался романами Майн Рида и Г. Эмара и к 12 годам сам сочинил три приключенческих романа. Согласно написанной в 1913 г. автобиографии, в 1902 г. бросил гимназию и стал заниматься дома, а в 1904 «очутился в Аргентине, куда меня забросила жажда самостоятельности и свободной жизни». После «многих переделок» возвратился на родину, закончил киевскую коллегию П. Галагана (1905-07). В 1908 г. поступил на юридический факультет Киевского университета, одновременно служил в тюремной инспекции, затем в губернском правлении). В 1909 перевелся в Петербургский университет, но в следующем году был исключен за невзнос платы. В 1911-12 вновь учился на юридическом факультете Киевского университета. Состоял секретарем редакции журн. Русский паломник (1910) и Светлый мир (1910-11). В 1913 г. был командирован как репортер на открытие Панамского канала. Принимал участие в Первой мировой войне, примкнув к польскому отряду.
Печататься начал в 1908 г. Для литературной деятельности Кострицкого характерна крайняя плодовитость: он выступал с бытовыми и этнографическими рассказами, историческими и путевыми очерками в журн. Нива, Русский паломник, Родина, Природа и люди, Задушевное слово, Всходы, газ. Биржевые ведомости, Сельский вестник, Южный край и др. периодических изданиях. До революции писатель успел опубликовать и немало исторических романов и повестей: «Запорожцы в Сарагоссе» (1911), «Строитель государев» (1913), «Имперский ювелир» (1913), «Из Киева на трон французский» (1913), «На Куликовом поле» (1913), «Королева земли франкской» (1914), «За трон московский» (1914), «Опальный князь» (1914), «Под стягом Мономаха» (1915), «Украинский Макиавелли» (1915) и др. Современная автору критика видела в них «типичные романы приключений», лишенные исторической достоверности.
Выпустил Кострицкий и три сборника повестей и новелл — «Ж» (Пг., 1914), «Волшебные сказки наших дней» (Пг., 1915), «За счастьем, золотом и
