предложить вам делафордский приход, в настоящее время вакантный, и только сожалеет, что доход от него невелик. Мне хотелось бы принести вам свои поздравления с тем, что у вас есть столь почтенный и предупредительный друг, и присоединиться к его пожеланию, чтобы доход, на который вы можете рассчитывать – он составляет около двухсот фунтов в год, – был бы значительно больше и дал бы вам… вместо того чтобы оказаться лишь временной опорой… короче говоря, позволил бы вам обрести все счастье, какого вы ищете.
Так как сам Эдвард не мог бы выразить того, что почувствовал, сделать это за него никому другому было не дано. Лицо его выразило все изумление, какое должно было вызвать столь нежданное, столь непредвиденное известие, но произнес он только два слова:
– Полковник Брэндон!
– Да, – продолжала Элинор, собираясь с духом, раз уж худшее осталось позади. – Полковник Брэндон полагает таким способом выразить вам сочувствие по поводу того, что недавно произошло… к тяжкому положению, на которое обрекла вас ваша семья, – сочувствие, разделяемое, разумеется, и мной, и Марианной, и всеми вашими друзьями. И это – знак его глубокого уважения к вам и особенно одобрения того, как вы поступили в недавних обстоятельствах.
– Полковник Брэндон предлагает мне приход! Возможно ли?
– Оттого что ваши близкие вас оттолкнули, вы удивляетесь, что находите дружбу у других!
– Нет, – ответил он, вновь смутившись, – только не тому, что нахожу ее у вас. Неужели я не понимаю, что всем этим обязан вам, вашей доброте! Мои чувства… я выразил бы их, если бы мог. Но вы знаете, что красноречием я не наделен…
– Вы ошибаетесь! Уверяю вас, обязаны вы этим только… или почти только собственным достоинствам и умению полковника Брэндона оценить их. Я тут ни при чем. О том, что приход вакантен, я узнала от него, и лишь после того, как он объяснил свое намерение. А прежде я даже не подозревала, что у него есть в распоряжении приход. Как мой друг… друг всей нашей семьи, возможно, он… нет, я знаю, что он с тем большим удовольствием готов услужить вам. Но, право же, моим ходатайствованиям вы ничем не обязаны.
Правдивость вынудила ее признать, что очень маленькую роль она все же тут сыграла, но ей вовсе не хотелось выглядеть в глазах Эдварда его благодетельницей, а потому призналась она в этом с большой неохотой, чем, возможно, укрепила проснувшееся в нем подозрение. Когда Элинор умолкла, он некоторое время сидел в задумчивости и наконец, словно бы с усилием, произнес:
– Полковник Брэндон кажется весьма благородным и во всех отношениях достойным человеком. Ничего, кроме похвал ему, я не слышал, и ваш брат, как мне известно, самого высокого о нем мнения. Без всяких сомнений, он превосходный человек и держится как истый джентльмен.
– О да, – ответила Элинор. – При более коротком знакомстве вы, несомненно, убедитесь, что он именно таков, каким вы представляете его себе понаслышке, а это очень важно, так как вы будете ближайшими соседями – мне говорили, что от господского дома до церковного расстояние самое небольшое.
Эдвард ничего не ответил, но, когда она отвернула лицо, обратил на нее взгляд, полный невыразимой грусти, словно говорившей, что ему было бы легче, если бы это расстояние вдруг стало длиннее, и на очень много.
– Полковник Брэндон, кажется, живет на Сент-Джеймс-стрит, – сказал он затем, вставая.
Элинор назвала ему номер дома.
– Я должен поспешить, чтобы успеть выразить ему ту благодарность, которую вы не захотели выслушать, и сказать, что он сделал меня очень… необыкновенно счастливым человеком.
Элинор не стала его удерживать и на прощание заверила его, что неизменно желает ему счастья, какой бы оборот ни приняла его судьба. Он попытался ответить ей такими же пожеланиями, но язык плохо ему повиновался.
«Когда я увижу его в следующий раз, – сказала себе Элинор, глядя на закрывшуюся за ним дверь, – я увижу его мужем Люси!»
С этим приятным предвкушением она вновь опустилась в кресло и мысленно вернулась в прошлое, перебирая в памяти все сказанные Эдвардом слова, стараясь постигнуть его чувства и, разумеется, вспоминая собственные без малейшей радости.
Миссис Дженнингс возвратилась после визита к прежде ей незнакомым людям, и, хотя ей было о чем порассказать, открывшийся ей важный секрет настолько ее занимал, что она заговорила о нем, едва увидела Элинор.
– Ну, душечка! – воскликнула она. – Я послала к вам вашего молодого человека. Вы на меня не в обиде? И полагаю, вам оказалось нетрудно… Он согласился охотно?
– Да, сударыня. И как могло быть иначе?
– Ну и скоро ли он будет готов? Раз уж все зависит от этого?
– Я столь мало осведомлена в подобных вещах, – ответила Элинор, – что не решусь даже высказать предположение, сколько времени и каких приготовлений это потребует. Но полагаю, месяца через два-три он будет облечен в сан.
– Два-три месяца! – вскричала миссис Дженнингс. – Господи помилуй, душенька! Вы говорите так спокойно, словно речь идет о дне-другом! И полковник согласен ждать два-три месяца? Господи, спаси меня и помилуй! Уж я бы не стерпела! И как ни приятно услужить бедному мистеру Феррарсу, по-моему, ждать ради него два-три месяца – это уж чересчур! И можно ведь подыскать кого-нибудь не хуже. И уже облеченного саном!
