Очищение болью

не дать им выговориться, чего доброго произойдет катастрофа, пострашнее Чернобыльской. (И произошла – Г.П.)

Человеку очень важно познать мир собственным сердцем. Это значит – научиться сопереживать. Беда нашего торопливого рационального века как раз и заключается в том, что он разучился это делать. Наши же матери и отцы, несмотря на нужду и замотанность, могли, умели. Потому мы и обращаемся часто к их душевному опыту. И не надо нас упрекать в ностальгии, когда толкуем о гуляньях молодости нашей, деревенской околице, чистой речке детства. Это не пустое воздыхание по ушедшему. Просто хочется подчеркнуть: старый добрый мир человеческих отношений – хорошая основа для современного, индустриализованного, научно-технического бытия. Понятно, старое мы стремимся поддержать, и как памятники, без коих было бы мрачно и неуютно, все равно, что в новом микрорайоне. Даже если там и чисто, и действует водопровод.

Бесспорно, есть опасность идеализации прошлого. И, тем не менее, она не соизмерима с идеализацией будущего. Прав Василий Белов, сказавший: «Бесы ругают прошлое и хвалят будущее. Будущее для них вне критики».

Общезначимые проблемы подаются на полосе немножко философичнее и поэтичнее, чем на других страницах газеты. Кстати, вот стихи Виктора Логинова из Кабарды. Какая боль, заостренность:

«Мы все летим к звезде своей,
где нужен дух прочнее стали».

Или:

«Я на камнях ращу цветы,
чтобы душа не огрубела».

А о деревне:

«Отошла нищета от порога,
только жаль не от каждой души».

Или малой родине, которую он воспевает, а она ему говорит:

«Не надо мне песенной славы,
мне руки нужны, помоги».

Удайся такие стихи Михалкову – он бы себе очередной орден потребовал».

Стоит ли говорить, что Анатолий Михайлович Митрохин со своим рассказом об односельчанине, фронтовике, умельце – Василии Ильиче Мокроусове, дед которого резал собственным алмазом сантиметровые стекла и оформлял оконные рамы питерского «Эрмитажа», попал, что называется, в десятку. Его очерк «Солнечные блики» был напечатан, вызвал массу откликов, личных писем герою произведения и, разумеется, вдохнул веру в творческие силы автору, замахнувшемуся теперь на книгу о земляках – рязанцах, как об известных стране героях, так и обычных, вроде бы незаметных бойцах и тружениках.

Книгу Анатолий Михайлович напишет. И не одну. Не буду вдаваться в дебри литературного разбора их или оценивать, сколь художественно отобразил автор своих героев, но то, что говорится о них с величайшей признательностью, искренне и правдиво, не отметить не могу. Эта правда порой ошеломляюща. Она несет не только заряд дополнительной информации, но и высвечивает человека как бы с другой стороны, раскрывая как особую неординарность натуры, так и метания ее, что, конечно же, не может не заставить задуматься, осмыслить поведанное.

Ну, разве закроем мы, например, спокойно последнюю страницу книги Анатолия Михайловича о Леониде Броневом, с которым сводила автора судьба, дав редкую возможность увидеть «Мюллера» вблизи, заглянуть в его сокровенный мир. Неужели не взволнует нас история мимикрии в новых реалиях жизни этого великого артиста, о чем с величайшей болью исповедуется Митрохин. А какие сложные чувства вызывает у нас повесть о легендарном гражданине Вселенной, сделавшем шесть выходов в открытый космос – дважды Герое Советского союза Геннадии Михайловиче Стрекалове. Незаурядная личность, умный, прекрасно образованный, сильный, здоровый (космонавт же, перворазрядник по хоккею), это был еще и человек необычайной доброты и отзывчивости, от чего и погибает в расцвете сил: не от физических, космических перегрузок, а от разрыва своего большого сердца, которое тратил, отдавал, не задумываясь, людям. И не редко людям злым, неблагодарным, бессовестно использовавших честнейшего, чистейшего человека в целях корыстных.

Правда жизни – правда истории. Этот тезис проходит лейтмотивом в творчестве Анатолия Михайловича. И верный этому принципу, он открывает удивительное, сообщает о вещах необычайных. Будь то возвращение доброго имени рязанцу Алексею Владимировичу Чучелову – личному, фронтовому водителю маршала Победы Георгия Константиновича Жукова, или потрясающий рассказ о своем школьном товарище – полковом разведчике Николае Павловиче Борунове, который, подорвавшись на мине и лишившись разом обеих ног, спас себе жизнь тем, что перекрутил культи колючей проволокой.

Перед глазами читателя предстает величественная галерея «святых и грешных» односельчан, земляков автора, по судьбам которых суровая эпоха (это уж точно) прошлась тяжелым сапогом. Многие из них смотрят со страниц еще и посредством незатейливых пожелтевших фотографий, переданных по всей вероятности летописцу родственниками его героев из альбомов, вынутых из деревянных рамок, что являлись неизменным украшением, а, может, наравне с иконами святыней в старых деревенских избах. Вглядитесь в выражение лиц этих людей, их глаза – они видят, кажется, дальше и выше нас, как будто всматриваясь во глубину России, где «вековая тишина». Тишина народной жизни, что и составляет крепость нашу – без суетности, без тщеславных борений и революций, у которых по Божьему Провидению – известный удел. Вспомним Есенина:

Напылили кругом. Накопытили.
И пропали под дьявольский свист.
А теперь вот в лесной обители
Даже слышно, как падает лист.

Конечно, мы знаем и другого Есенина, идущего «под свист метели» вслед за вождем революции и самозабвенно воскликнувшего однажды: «Я – большевик». Только вот, кто знает, а не кроется ли трагедия великого сына России, по сути дела, олицетворения души ее именно в этой «смертельной сделке», когда отдал он, по собственному заявлению, «всю душу Октябрю и Маю»? И не в помрачении ли гордыней этой самой души – причина бед и смут наших.

«Гордое мудрование, с умствованиями, извлеченными из земной природы, восходит в душе, как туман, с призраками слабого света; дайте туману сему