авторы обвиняют обоих в том, что они намеренно отсутствовали в Омске, чтобы их не сочли явными участниками переворота. Однако можно посмотреть на это иначе: если бы кто-то из этих двоих планировал свержение Директории, он предпочел бы находиться в момент путча на месте. Один из главных организаторов переворота – В. Н. Пепеляев – 5 ноября написал в дневнике, что Колчак заявил о неготовности взять в свои руки власть при данных обстоятельствах. В то же самое время Нокс известил Министерство обороны, что он не рекомендовал Колчаку уступать уговорам правых офицеров и соглашаться принять верховную власть, так как «в настоящее время такой шаг будет фатальным»{216}.
Несомненно, большое значение имеют действия Колчака в дни и часы, предшествовавшие утру 18 ноября. Был ли он активным участником заговора, который сделал его военным диктатором, или события действительно застали его врасплох, так что он согласился «принять бремя власти», лишь когда переворот стал свершившимся фактом? Колчак приехал в Омск накануне переворота, 16 или 17 ноября{217}. Он заявлял, что узнал о ночных арестах членов Директории только 18-го, находясь дома, когда его разбудили в 4 часа утра. Это вполне может быть правдой. Мало кто из историков пытался доказать прямое участие адмирала в перевороте, и одно из лучших описаний произошедших тогда событий – сделанное британским историком Питером Флемингом – исключает его прямое участие{218}.
Мнения о роли в перевороте британских дипломатических и военных представителей также разнятся. Генерал Морис Жанен, прибывший в Омск через несколько недель после переворота в качестве старшего французского военного представителя, позже утверждал, что переворот был произведен при поддержке британских военных советников или даже организован ими{219}. На момент переворота в Омске находились два русскоговорящих британских офицера, которые поддерживали контакты с омскими политиками и военными, – подполковник Нилсон и капитан Стивени. Ни один из них не был сторонником Директории, так что они могли на словах выразить поддержку кому-то из заговорщиков или заверить их в своих симпатиях{220}. Тем не менее кажется маловероятным, что они сумели все организовать сами. Еще одним важным фактором, связанным с Великобританией, было присутствие Мидлсексского батальона, который размещался в Омске и у которого имелся по крайней мере потенциал для противодействия антиперевороту. Тем не менее никто из историков не выдвигает предположения, что этот батальон получил приказ о ведении действий против Директории или что он принял активное участие в событиях 17–18 ноября.
Согласно исчерпывающему описанию событий, сделанному Ричардом Уллманом, британское правительство и МИД определенно к ним не причастны. Невозможно что-либо заключить относительно участия или неучастия представителя Министерства обороны Нокса, однако, по мнению Уллмана, он разве что горячо симпатизировал перевороту. По мнению Уллмана, британские нижние чины, находившиеся в то время в Омске, не поощряли переворот, но и не осуждали его. Генерал Нокс, покинувший Омск почти за две недели до путча, впоследствии отрицал какую-либо роль в нем Великобритании{221}. И что самое главное, на упоминавшихся выше важных совещаниях 13–14 ноября, посвященных послевоенной политике в отношении России, британский Военный кабинет решил «признать Омскую директорию фактическим правительством»{222}. В то же время об этом важном событии британские политики публично не объявляли, и о нем уж точно не были оповещены сотрудники, находившиеся в Сибири.
Более уверенно мы можем судить о действиях
Обращает на себя внимание и то, что переворот был принят старшими (и более осторожными) представителями омского военного и политического руководства. К аресту Авксентьева и Зензинова они отнеслись как к свершившемуся факту. В написанном в апреле 1919 г. частном письме к Михайлову Сыромятников ставит ему в заслугу то, что тот добился от вышестоящих действий, которых иначе от них было бы не дождаться{225}. Ни в самом Омске, ни со стороны иностранных держав требований восстановить Директорию не прозвучало.
Что касается адмирала Колчака, то он вовсе не был обязан принимать «крест этой власти». Однако, как он заявил в своем обращении, ему не хотелось идти «по гибельному пути партийности». Во время суда над ним в 1920 г. Колчак вспомнил одну из своих бесед с генералом Ноксом в Японии. Колчак тогда говорил о значении вооруженных сил:
«Я сказал, что организация власти в такое время, как теперь, возможна только при одном условии, что эта власть должна опираться на вооруженную силу, которая была бы в ее распоряжении. Этим самым решается вопрос о власти, и надо решать вопрос о создании вооруженной силы, на которую эта власть могла бы опираться, так как без этого она будет фиктивной, и всякий другой, кто располагает этой силой, может взять власть в свои руки».
У Колчака, несомненно, не было времени ни на эсеров, ни на Учредительное собрание, на котором зиждилась их власть. «Общее мнение всех лиц, с которыми мне приходилось сталкиваться, было таково, что только авторизированное Учредительным собранием правительство может быть настоящим, но
