– От этого отступника, синьора, который отрекся от своей веры, можно ожидать любого скверного сюрприза. Если бы у меня был не ятаган, а меч или был бы запален фитиль пистолета, я бы не раздумывая напал на него. Он тайком за мной шел…
– До этого места?
– О нет, мне удалось его перехитрить, и он не узнал, где мы прячемся.
– Интересно, почему этот человек, в прошлом христианин, так храбро сражавшийся с Дамасским Львом, так меня ненавидит?
– Вероятно, за то, что вы, женщина, оказались храбрее его, заслужили большее уважение и одолели Дамасского Льва.
– И он догадался, что я женщина?
– Я в этом не сомневаюсь.
Араб, который все это время молчал, стоя по другую сторону ложа, на этот раз вмешался:
– Синьор Перпиньяно, – сказал он, по обыкновению холодно и решительно, – вы думаете, капитан и дальше будет шататься возле нашего убежища?
– Вполне возможно, – ответил венецианец.
– Ладно, пойду и убью его. Одним врагом и одним турком станет меньше.
– Эль-Кадур! – крикнула герцогиня. – Ты хочешь на всех навлечь беду?
– Я никогда не промахиваюсь, когда стреляю, госпожа, и запалить фитиль – пустяковое дело, – отвечал дикий сын Аравии.
– Но выстрел может привлечь дозор янычар, и тебя схватят.
– Что мне моя жизнь, когда дело идет о помощи госпоже? Разве я не твой раб?
– Они могут обнаружить и наше убежище.
– Я на них наброшусь с ятаганом и поломаю их мечи, – сказал Эль-Кадур, глядя на герцогиню сверкающими в полутьме глазами. – Я отступился от веры предков, я христианин, но достоинства не потерял: мой отец был великим аравийским воином, и я ему в этом не уступлю, госпожа. Я его сын. Он доблестно принял смерть, с оружием в руках защищая свое племя. Так почему же я не могу умереть, защищая дочь человека, который вызволил меня из рабства?
Араб выпрямился, откинув назад плащ, возвращенный лейтенантом, и в дымном красноватом свете факела его фигура обрела гигантские размеры. В руке он крепко сжимал ятаган, и лезвие посверкивало яркими искрами.
Казалось, сын пустыни превратился в льва, гораздо более свирепого, чем Дамасский Лев.
– Я его убью, – в исступлении повторял араб. – Он – соперник… синьора Л’Юссьера!
– Ты не выйдешь отсюда, – властно сказала герцогиня. – Повинуйся!
Эль-Кадур выронил ятаган.
– Повинуйся мне, мой верный Эль-Кадур, – повторила она гораздо мягче. – Ты должен меня охранять.
При этих словах свирепое выражение слетело с лица араба, как по волшебству.
– Да, госпожа, я впал в безумие, – проговорил он, медленно опустившись на камень. – Я потерял осторожность.
Из темного угла послышался голос папашы Стаке:
– Клянусь китовой тушей! Что, в Фамагусте вообще невозможно уснуть? Эти собаки-турки вечно устраивают дьявольский грохот своими ятаганами.
10
Польский медведь
На следующий вечер, около десяти, Мулей-эль-Кадель, как и пообещал накануне, появился в каземате, соблюдя все предосторожности. С ним пришли уже не двое, а четверо чернокожих рабов, вооруженных до зубов, в тяжелых кольчугах, и каждый нес большую корзину.
Эль-Кадур уже поджидал их за баррикадой из камней и сразу открыл вход маленькому отряду.
– Синьора, – произнес Дамасский Лев, приблизившись к ложу, где лежала герцогиня. – Я поклялся на Коране, и я выполнил все, что обещал, и даже более того. Со мной турецкая одежда, оружие и шесть лучших коней албанской конницы. Есть также и ценные сведения.
– Я не сомневалась, Мулей-эль-Кадель, что вы проявите честность и великодушие, – сказала девушка, протянув ему руку. – Женское сердце трудно обмануть.
Тут посчитал нужным вмешаться папаша Стаке, который занялся вместе со своим другом бутылкой кипрского вина, принесенной накануне чернокожими рабами.
– Я никогда бы в это не поверил, но теперь вынужден признать, что среди турок есть порядочные люди. Это настоящее чудо, все равно что встречный ветер вдруг задул бы в корму.
– Мулей-эль-Кадель, – сказала герцогиня, не обращая внимания на болтовню старого моряка, – вы не заметили, не следил ли кто-нибудь за вами?
На лице турка отразились удивление и тревога.
– Почему вы об этом спрашиваете, синьора?
