— Понимаешь, райпотребсоюзовская машина испортилась…
— А ты лошадьми! — вмешался хриплый голос. — Или в сельсовете уже и лошадей нет?
Пятый. Не многовато ли?
— Этак мы никогда не придем к согласию, — оборвал Тымчишин, — завтра договорим! Спать хочется.
— Ну, бывай…
— Не забудь, Федор, с утра — в кузницу.
Каленчук нетерпеливо переступал с ноги на ногу. У него свои счеты с Тымчишиным: это ведь в Юхимовом доме, что в самом центре Качаков, теперь правление колхоза, а бывшая Юхимова лавка называется сельпо.
— Бывайте, ребята… — зевнул председатель.
Дмитро щелкнул автоматом, ставя на боевой взвод.
— Тише, черт! — прошипели от двери.
— А может, ко мне? — загудел знакомый бас. — Поужинаем, да и по случаю собрания…
— Неудобно, — засомневался председатель, — дети уже спят.
— А мы на кухне. Иван рядом живет, еще за бутылкой сбегает…
— Оно бы не помешало, — поддержал хриплый голос, — а то все время навоз да жатки…
— У меня и заночуешь. — Тот же бас. — Надежнее: тут же магазин и охрана.
— Кто его знает, где надежнее? — все еще колебался председатель, но чувствовалось, что предложение пришлось ему по душе. — А потом…
Каленчук шепотом матюкнулся.
Голоса затихли, Дмитро все еще сидел за бочкой, припав к автомату. Каленчук брякнул щеколдой на двери. Сказал на удивление спокойно:
— Не повезло. Надо же такое: шел уже человек домой… Нет бога на небе!
— А может, того?.. — предложил Стецкив. — Я знаю, куда они…
— Будто я не знаю! — окрысился Отважный. — Слышал ведь, их пятеро или шестеро, да еще и возле магазина на «ястребков» напоремся.
— Обидно… — не сдавался Грицко.
— А мне не обидно? — Каленчук немного приоткрыл дверь, и Дмитру показалось, что понюхал воздух. — Идем, — злорадно крикнул он, — хоть немножко отведем душу!..
— А может, того… петуха пустим председателю? — предложил Грицко. — Все–таки полегчает.
— Дурак. Это же не хата, а г… Новую, лучшую поставит и еще посмеется над нами! — Каленчук скрипнул зубами, и даже в темноте было видно, как яростно сверкнул глазами.
Двинулись вдоль плетня. Каленчук вел уверенно, действительно знал каждую тропинку, будто был здесь вчера. Лишь однажды остановился на перекрестке, заколебался, но сразу повернул направо, через мостик над маленькой речкой.
— К Ковтюху? — догадался Стецкив. — У меня на него давно чешутся руки…
— Вот и позабавимся… — сухо засмеялся Каленчук, словно закашлялся, и тот, кто знал его, сразу понял: Ковтюху не миновать беды.
— Директор школы, — пояснил Дмитру Стецкив. — Падло вонючее, развел в селе комсомолию.
Парень кивнул. Все равно: Ковтюх так Ковтюх.
Но директору было суждено еще пожить. До школы осталось еще немало, когда увидели хату со светящимися окнами. Грицко перебежал улицу, заглянул и тихонько свистнул.
Через плохо задернутую занавеску увидели часть комнаты — стол и сидевших за ним. Пожилой мужчина и девушки рассматривали что–то в газете. Еще кто–то, в офицерском кителе, с фотоаппаратом через плечо, быстро писал карандашом в блокноте. Он сразу привлек внимание Каленчука.
— Кажется, Климнюк? — вопросительно посмотрел он на Стецкива.
— Он, чтоб мы живы были, он! — возбужденно прошептал Грицко. — Я сразу же узнал его, проклятого, А того, седого, знаешь?
Каленчук отрицательно покачал головой.
— Хе–хе… — засмеялся Стецкив. — Значит, не узнаете? А я думал, что того… сразу догадаетесь!..
— Кто? — нетерпеливо оборвал его Отважный.
— Иванцова забыли? Того, что взял Синюкову вдову? Отступал с Красной Армией.
— Да неужто? — снова припал к окну Каленчук. — Да, кажется, он…
— Точно.
— Что ж, не председатель, так немножко поменьше, — потер руки сотник. — Корреспондент и председатель колхозной ревизионной комиссии, — пояснил он Дмитру. — Сейчас мы с ними поговорим…
Дмитро и Стецкив стали у двери, Каленчук властно постучал в окно. В сенях затопали и, не спрашивая кто, отодвинули засов. Выглянула девушка,
