В книгу «На хуторе» вошло шестнадцать рассказов – совсем небольшая часть из тех десятков и десятков, а может, и сотен, что написал Борис Екимов за сорок с лишним лет. Поэтому говорить буду и о не вошедших в это издание.
Екимова называют «деревенщиком», «последним деревенщиком». Да, его лучшие произведения о людях, живущих на земле, хотя сам автор не раз замечает, что герои его рассказов не считают его «своим», он для них дорогой гость, иногда заступник. Но знает Екимов их жизнь, психологию, кажется, досконально, а некоторое отдаление, точнее некоторая дистанция, позволяет очень точно о них написать.
Екимов не идеализирует крестьянский (все-таки буду употреблять это слово) труд, крестьянский быт. Еще в рассказе «Переезд» 1975 года появляется немало несимпатичных черт – героя, молодого женатого мужчину, приехавшего к матери на сенокос, раздражает ее жадность, особенно – почти смертная вражда с соседом за крошечную полоску покоса; уже неприятно становится есть скудную, наскоро приготовленную (времени нет) еду из плохо помытой посуды; ему неприятны многие мелочи, которых в городе нет… Герой тяготится пребыванием в родном доме, его удерживает только сознание, что матери нужно помочь, его мучают не деревенские, а городские проблемы, и он почти с ужасом думает, что, видимо, сюда им с женой и дочкой придется переехать (с жильем в городе не складывается), тем более что мать на это намекает, ждет их, ради них держит большое хозяйство. Но именно от матери он получает поддержку для своей дальнейшей городской жизни – пять тысяч рублей на покупку кооперативной квартиры…
Дальнейшая история показывает – герой рассказа оказался прав, что не вернулся с семьей на родину – многие позднейшие рассказы Бориса Екимова о том, как хутора разоряются, пустеют, гибнут.
Вещи, составившие книгу «На хуторе» обозначены как «Повествование в рассказах». Это сегодня распространенный прием книгоиздателей – они почему-то уверены, что объемистое произведение у читателей будет пользоваться большим спросом. Но в случае Екимова этот прием, в общем-то, оправдан – немалая часть его рассказов представляет собой, по сути, единое произведение: действие происходит на придонских хуторах, есть сквозные герои – тракторист Тарасов, пастух Николай, управляющий Чапурин… И по этим рассказам видно, как шло к краху наше сельское хозяйство, становится ясно, почему не прижились у нас фермеры, почему вообще все не так… Говорю сейчас о, так сказать, социальных мотивах, потому что они все-таки – основа прозы Екимова, да и вообще русской прозы. И герои екимовских рассказов, – хотят они того или нет, – частицы общественного устройства.
Вот управляющий Чапурин признается спивающемуся парню Юрке:
Ныне, например, с утра в саду поработал, деревья окапывал, с клубникой занимался. Утро прям дорогое, так бы никуда и не ходил. В контору идти неохота, там собачиться, – засмеялся он, – а все же пошел. А ведь мог бы не ходить. Правильно? Но пошел. Надо»
Да, «надо», притом что тот же Чапурин да и многие другие люди, пытающиеся спасти гибнущий хутор, опускающихся земляков, понимают, что вряд ли это у них получится. И управляющий Чапурин, от которого во многом и зависит, будет ли хутор существовать дальше, то и дело отступает, сдается под напором обстоятельств и более сильных людей («Набег», «Солонич», «Челядинский зять»).
Я не встречал фактов, что в советское время прозу Бориса Екимова зажимала цензура, что-то запрещалось, хотя, например, рассказы «Путевка на юг», «За теплым хлебом», «Тарасов», «Чапурин и Юрка», на мой взгляд, одни из самых безысходных произведений прозы эпохи застоя. Но дело в их предельной достоверности – настоящую жизнь невозможно запретить. Так же, видимо, было и с немыслимыми по советским меркам рассказами Шукшина вроде «Алеши Бесконвойного»…
Не раз приходилось читать обвинения критиков: Екимов пишет очень спокойно, его герои эмоционально бедны. На мой взгляд, это совсем не так, – трудно в современной русской литературе найти прозу столь кровоточивую. Да, Екимов не кричит, не безумствует, но спокойствие его интонации – это с трудом сдерживаемый крик. И трудно не закричать, читая рассказы, подобные «Путевке на юг», «Чапурину и Юрке», «Врагу народа», «Фетисычу», «Набегу», «Солоничу», «Деду Федору», «Челядинскому зятю».
«Эмоциональная бедность» героев Екимова тоже обманчива. Да, они редко выплескивают эмоции, но внутреннее их кипение автор показывает на редкость пронзительно. Взять героя ряда рассказов тракториста Тарасова, который с трудом может связать несколько слов, но с болью переживает умирание родного хутора, колхоза, где трудился всю жизнь (хотя сам из семьи кулаков, чудом выживший ребенком где-то на Севере, куда была сослана в тридцатые их семья). Или деда Федора – героя одноименного рассказа, который датирован 2001 годом: позади перестройка, переходный период, эксперимент с фермерством. Колхоза нет, люди живут каждый своим хозяйством. Дед Федор, всю жизнь проработавший на тракторе, остался «сиротой» – тракторов на хуторе почти не сохранилось, колхозную технику сдали на металлолом, а копаться в огороде, возиться со скотиной дед Федор не умеет и не хочет. Он любит и знает только технику. С утра до ночи дед Федор неприкаянно бродит по хутору, словно чего-то ищет – ищет прежнюю жизнь с ее тракторами, общей работой, полеводческими бригадами… Старик не любитель разговаривать, но его молчание, его каждодневное кружение по хутору красноречивее самых громких и отчаянных криков…
В русской литературе последних двадцати с лишним лет (начиная, пожалуй, с распутинского «Пожара») появилось много экспрессивных, громких произведений о гибнущей России. Но эта громкость их и обесценила, оставила в прошлом. Трудно долго слышать набат, шепот же заклинания – завораживает, пронимает. Борис Екимов в своих рассказах заклинает землю от опустошения, людей – от очерствения. Он год за годом осматривает тот кусочек земли, что знает с раннего детства, перебирает людей, ищет среди них праведников. И – находит. Хотя они у Екимова – тоже обычные люди со своими слабостями, недостатками, и все же на них – на деде Федоре, на Тарасове, пастухе Николае, фельдшере Мишке, парне Артуре, девятилетнем Якове
