обетованную землю, живя здесь, не сжег мосты в другой, городской, столичный мир.
В следующем рассказе – «Волки» – Алтай становится пусть пока золотой, но клеткой. Днем еще ничего – дела, люди, живописные горы, – а ночью:
Одуряющие сны, в которых ласковые женщины приходят к тебе. Они чувствуют все твои мысли, а ты даже не знаешь их имен. Они уходят в тот момент, когда по ту сторону костра появляется из спальника Колькина лохматая голова и будит тебя хриплым голосом.
Герой чувствует, как дичает, превращается в зверя: по ночам он выходит из избушки и подвывает волкам; проснувшись от жажды, бежит пить из озера, забыв, что возле печки есть ковшик с водой. И в итоге не выдерживает – собирает нехитрые таежные гостинцы и едет в Город к малознакомой (но все же
Все рассказы Кочергина о поездках, путешествиях. Герой всегда в движении. Он едет с Алтая в Москву и обратно, он мечется по Москве в поисках работы; в повести «Помощник китайца» он то и дело возвращается в прошлое, пытается представить будущее. В итоге же остается ощущение тупиковости, безысходности: как бы герой ни стремился разукрасить жизнь, куда бы ни пытался спрятаться, себя ему не изменить, не переделать. Но тем не менее метания, побеги и возвращения все же делают его живым человеком.
Постепенно природа из целителя, защитника у Кочергина превращается в нечто иное, напоминающее теат ральную декорацию. Остается очарованность, красота описаний, но красота – во многом искусственная, очарованность – все более натужная. Герой из крепкого, хотя и сложного человека с ружьем, человека, который когда-то похвалялся себе: «Теперь чёрта я удавлюсь, скорее другого кого-нибудь грохну», – в новых, вышедших после сборника «Помощник китайца» рассказах «Красная палатка в снегах Килиманджаро» и «Сон-остров» превращается в турис та. Поездки на природу – теперь не попытки порвать с невыносимым, но родным городским миром, а некий сеанс релаксации. Далекий алтайский кордон заменяется удобной, близкой к столице Карелией.
В рассказе «Красная палатка в снегах Килиманджаро» Сергей едет в байдарочный поход с женой и целым отрядом приятелей, с некоторыми он вместе когда-то счастливо жил на Алтае. Но теперь все не так: люди стали другими, отношения между ними неискренние, они играют в таежников, их бородки, поношенные штормовки, палатки, суровое выражение лиц – нелепы. Сергей приходит к выводу: «Было время Алтая – и закончилось время Алтая… настало время городской жизни». И, не выдержав этой игры в детей природы, распределения ролей, приукрашенных воспоминаний у костра, Сергей с женой покидают компанию – решают, что вдвоем путешествовать будет лучше. Хотя вирусом игры заражены и они: их отношения – тоже игра, тоже роли… И вдвоем путешествовать не получается; они собираются возвращаться домой, в город. Вещей с собой слишком много, поэтому решено бросить большую старую палатку, которая вдобавок протекает. Расстроенный неудачным походом Сергей курит на берегу и вдруг вспоминает о покойном отце, от которого осталась эта палатка: «…как мы с ним ругались – уже в последних походах, а потом он стал ездить один, и я один».
«Один» – вообще ключевое слово в прозе тридцатилетних. Герой их произведений – один. Остальные находятся в стороне, они необходимы, но все-таки на дистанции от героя. Особенно от героя-по вествователя.
В рассказе «Сон-остров» в Карелию едут двое приятелей – Андрюха и Илюха. Они предвкушают тихие, спокойные дни в охотничьей избушке (за аренду которой заплачены уже немалые деньги), они рады, что будут вместе, будут помогать друг другу, друг друга кормить: один любит охоту, другой рыбалку. Но в первые же дни становится ясно, что им не ужиться. На природе тоска, от которой они сбежали из города, становится еще острее. Андрюха чуть не стреляется из ружья Илюхи; Илюха целыми днями бродит по лесу, сидит на развалинах заброшенной деревни и с трудом скрывает радость, когда Андрюха сообщает, что ему нужно ехать домой. Оставшись один, Илюха чуть не замерз, крепко зацепившись рукой за подледную снасть, пытаясь вытащить налима… По всему видно, что природа не хочет больше принимать героя Кочергина за своего: теперь он здесь нежеланный гость.
Критик Валерия Пустовая, встретившая сборник «Помощник китайца» чуть не с восторгом: «Кочергин – одна из точек, от которой можно вести отсчет нового литературного времени» («Новый мир», 2004, № 8), прочитав «Красную палатку…», изменила свое мнение:
Его новый рассказ «Красная палатка в снегах Килиманджаро» показывает «эволюцию» молодого писателя в сторону элементарно понятого реализма. В рассказе слишком много прямых публицистических выкладок, характеристика образов героев однозначна, типизирована, сам рассказ нездорово долог, с размытой композицией, вялыми переходами от события к событию
Но, думаю, разочаровало Пустовую скорее то, что герой потускнел. Он уже не борец за свое оригинальное «я», а агонизирующая в пепле романтики жертва.
И наверное, итогом темы горожанина, пытающегося спрятаться на природе, стал рассказ «Золотое кольцо». Здесь герою уже некогда замечать красоты, наслаждаться одиночеством, – он зарабатывает деньги. Старинные русские города он не изучает, а – делает. «Он успел за полдня сделать Муром и отправился во Владимир. Надо было скоро уже сдавать материал, а еще оставались пять городов». Герой торопится написать к сроку путеводитель по Золотому кольцу. Размеренная и косноязычная речь провинциальных жителей больше его не занимает, знаменитые храмы не завораживают. Он может позволить себе лишь покивать на желание директрисы музея показать ему экспозицию и отказаться, перекурить и выпить маленькую бутылочку коньяка, глядя на деревянную церковь в Плёсе… А дома его ждет маленький сын, мечтающий о путешествиях, в который раз примеряющий новенькие резиновые сапоги. Но папа вряд ли возьмет его с собой в ближайшем будущем: нет времени.
