происхождения) И. А. Бодуэн де Куртенэ считал, что «государство должно финансировать возможность (трактуемую как право) для любой группы людей или даже для одного человека создать школу, в которой обучение будет вестись на выбранном ими/им языке». Естественно, Бодуэн был страстным борцом против национализма (надо отдать должное его принципиальности, и против польского тоже). Видимо, именно он добавил в так называемое «третье», «исправленное и значительно дополненное» издание Словаря В. И. Даля под его редакцией (1903) такое определение национализма: «Шовинизм, узкий патриотизм, основанный на стремлении к исключительному господству собственного народа с унижением и даже истреблением всех остальных». До сих пор многие злонамеренные или необразованные люди радостно размахивают этой цитатой, приписывая ее самом Далю (на самом деле, несмотря на свое датское происхождение, истинно русскому националисту).
Французская исследовательница Жюльет Кадио недавно интересно проанализировала интернационалистскую тенденцию в русской этнографии начала прошлого столетия. Если раньше, «в этнографической традиции, восходившей к дебатам 1850-х годов, преобладало течение, призывавшее изучать прежде всего русское население центральных губерний», то теперь «внимание молодого поколения этнографов обратилось к другим регионам и более „экзотическим“ народностям, часть из которых в момент революции 1905 года недвусмысленно заявила о своем желании участвовать в политической жизни страны». Тенденция эта связана с именами Л. Я. Штернберга, В. Г. Тана-Богораза, В. И. Иохельсона, придерживавшихся народнических взглядов. Этнографы эти не только изучали «экзотические» народности, но и всячески поощряли их «пробуждение». Так, Штернберг в своих работах «защищал национальные движения, понимаемые им не только как реакция на притеснения со стороны царского режима, но и как проявление пробуждающегося политического сознания инородцев… он оправдывал национальные волнения и выступления за политическое объединение восточных окраин империи». Лев Яковлевич утверждал, что многие нацменьшинства превосходят простых русских в нравственном, духовном и интеллектуальном отношении, более того, обнаружил элементы коммунистических отношений в жизни малых народов Севера России, что, естественно, в его собственных глазах и в глазах просоциалистического большинства русской интеллигенции очень высоко поднимало их статус (напомню, что до этого первоячейку социализма народники видели только в
Еще больше материла в этом смысле дает работа Веры Тольц, посвященная «новой школе востоковедения», основанной В. Р. Розеном, в которую автор включает таких известных ученых, как В. В. Бартольд, Н. Я. Марр, С. Ф. Ольденбург и Ф. Ф. Щербатской. Эти ученые не на шутку увлеклись объектами своих исследований и приняли самое непосредственное участие в конструировании национальных идентичностей нерусских народов империи. При этом они были убежденными сторонниками сохранения последней, но почему-то думали, что «прочная идентификация со своей этнической группой и культурой… укрепит, а не ослабит связь национальных меньшинств с имперским государством». Востоковеды школы Розена всячески пытались «поднять» объекты своих исследований, приписывая их культурам невероятные достоинства. Из всего этого логически вытекал простой вывод – таким развитым народам никакая русификация не нужна, они и сами, на основе своих традиций, могут достичь высот европейской цивилизации. Естественно, эта идея очень порадовала начавшую формироваться тогда инородческую интеллигенцию, которая находилась в тесном контакте с либеральными востоковедами, участвуя в их полевых исследованиях. Более того, «переписка между представителями нацменьшинств и имперскими учеными свидетельствует о том, что аргументы и доказательства в пользу нравственного и духовного превосходства этнических меньшинств над русскими переселенцами и о вредном влиянии поселенцев на „инородцев“ были позаимствованы имперскими учеными у своих коллег-„инородцев“. Последние стали развивать эту идею уже в первых своих отчетах о полевых работах, посылаемых их покровителям в Санкт-Петербург… Они настаивали на том, что рост преступности и пьянства был результатом воздействия на бурят „испорченного“ „русского элемента“, а также правительственной реформы родового строя бурят». То есть де-факто петербургские интеллектуалы сделались проводниками интересов своих бурятских подопечных.
Идеологическая денационализированность русской интеллигенции открывала дорогу сильному влиянию в ней «инородческих» групп, прежде всего еврейства, которое в конце XIX – начале XX в. активно вливалось «в русскую интеллигенцию, усиливая ее денационализированную природу и энергию революционного напора… Освобожденное духовно с 80-х годов из черты осед лости силой европейского „просвещения“, оказав шись на грани иудаистической и христианской куль туры, еврейство… максимально беспочвенно, интерна ционально по сознанию и необычайно активно, под давлением тысячелетнего пресса. Для него русская революция есть дело всеобщего освобождения. Его ненависть к царской и православной России не смяг чается никакими бытовыми традициями. Еврейство сразу же занимает в русской революции руководя щее место. Идейно оно не вносит в нее ничего, хотя естественно тяготеет к интернационально-еврейскому марксизму. При оценке русской революции его можно было бы сбросить со счетов, но на моральный облик русского революционера оно наложило резкий и тем ный отпечаток» (Г. П. Федотов).
Интеллигентская идеология стала политическим фактором уже с 1760-х гг., когда начали возникать нелегальные антиправительственные организации, самая значительная из которых «Народная воля» в конце 1770-х устроила настоящую охоту на Александра II, в конце концов окончившуюся трагической гибелью императора. Тот слой, который в большинстве европейских стран вырабатывал националистический дискурс и нес его «в народ», в случае России сосредоточился почти исключительно на требованиях социальной справедливости, надеясь найти отклик своим радикально эгалитаристским лозунгам в крестьянской общинной архаике, воспринимаемой интеллигентами как зародыш русского социализма. Первая попытка оказалась провальной – крестьяне вязали агитаторов и сдавали их полиции, но пройдет немногим более двух десятилетий, и вроде бы абсолютно беспочвенные «цюрихские беглые» обретут под ногами твердую почву.
