потому что они этого достойны. Во-вторых, потому что это для них единственный способ выжить в мире, являющемся полем великой битвы народов за существование. Либо ты добьешься доминирования, либо тебя затопчут. К идеологии фюрер и возглавляемое им движение относились крайне серьезно. Для них она не была лишь инструментом пропагандистских манипуляций. В отличие от первоначального нацистского «реваншизма». Призывы «сбросить версальские оковы» и воссоединить разделенный народ оказались всего лишь инструментами для того, чтобы, подвести моральное оправдание под начало агрессии и постепенно подготовить общественное сознание к принятию «генеральной идеи».
Идеология путинизма изначально носила в значительной степени искусственный, имитационный характер, как и весь его насквозь фальшивый режим. Евгений Ихлов обратил внимание на существенные различия в стилистике гитлеровской и путинской пропаганды. В одном случае это лязганье стальных челюстей, в другом – визгливая блатная истерика: держите меня семеро, а не то я сейчас!.. На самом деле бьющийся в истерике вполне владеет собой и очень хорошо знает, где надо остановиться. Казалось бы, что сегодня мешает остановиться прагматичному Путину?
Однако сегодня уже можно констатировать, что созданный в кремлевской пробирке уродец вырос и обрел собственную жизнь. Придворные алхимики подобрали наконец тот набор идеологем, который в наибольшей степени соответствует мироощущению правящей клептократии. Его основа – идеи публицистов охранительно-монархического лагеря второй половины XIX века, осмысленные на уровне гопника из подворотни.
Собственно, это и есть «рашизм». Его суть в отрицании правовых ограничений, налагаемых на государство как в его внутренних, так и во внешних делах. Как историческое поражение «русской цивилизации» воспринимается не столько потеря территорий и разделение соотечественников, сколько необходимость какое-то время подчиняться этим правовым ограничениям. Путин не просто собирает земли и воссоединяет соотечественников. Он сокрушает навязанный чуждой нам западной цивилизацией мировой порядок, ограничивающий государственное насилие как по отношению к собственному населению, так и по отношению к соседям.
Потому-то кремлевские пропагандисты так гордо заявляют на всех углах о том, что западные нормы соблюдения прав человека нам не писаны. Потому так демонстративно Москва растоптала все собственные обязательства по Будапештскому соглашению о безъядерной Украине. Для Кремля это не средство захвата Крыма, а вполне самоценная цель. Своего рода «сбрасывание версальских оков». Праздник непослушания.
Есть одно существенное различие между путинизмом и гитлеризмом. Глобальный проект «нового мирового порядка», при котором истинные арийцы подчиняют своей воле и ставят себе на службу все остальные народы, не был единственной несущей опорой идеологической конструкции нацизма – была еще одна, не менее важная. Как и российский большевизм, германский нацизм был радикально-революционным проектом коренной перестройки всей системы отношений во всех сферах жизни. Нацисты, как и большевики, действительно создавали новое общество, новое государство, новый мир, нового человека. И это само по себе могло воодушевлять, зажигать энтузиазмом, мобилизовывать независимо от внешнеполитических побед.
У путинизма такого проекта нет. Он глубоко консервативен. Он не преобразует общество. Идея стабилизации недобуржуазного криминально- олигархического капитализма, работавшая сразу после «лихих 90-х», сегодня может вдохновить разве что совсем уж клинического идиота. То есть кроме «рашистского» реваншизма у кремлевского пахана ничего «духоподъемненького» вообще нет.
Агрессия против Украины вряд ли планировалась заранее. Скорее это была импульсивная реакция на свержение режима-близнеца по соседству. Аннексия Крыма и мобилизационная пропагандистская кампания против «окружающих нас врагов» сыграли роль искусственного стимулятора идеологической экзальтации во все больше впадающем в апатию обществе. Стимулятора, к которому режим все равно рано или поздно обратился бы. Но, раз прибегнув к этому сильнодействующему допингу для поднятия рейтинга «национального лидера», режим уже не сможет без него обходиться.
Без постоянной демонстрации новых и новых успехов и побед искусственно накачанный рейтинг сдуется очень быстро. Что уж говорить о том, что будет, если приобретения сменятся потерями – например, если будет потеряно Приднестровье (а что теперь, без прямого выхода к Приднестровью, Россия его потеряет, очевидно).
Это главный фактор, толкающий Кремль к полномасштабному вторжению.
Есть и другие.
Это и утробное стремление задавить украинскую революцию, и невыносимый соблазн воспользоваться неизбежным при любой революции ослаблением украинской государственности. Это, между прочим, и зависимость от Украины российского ВПК.
А какие выгоды получит Путин, если он ограничится захватом Крыма? Рассчитывать на то, что Запад, успокоив свою совесть словесным осуждением агрессора и символическими санкциями, предпочтет и дальше иметь бизнес с Россией, не приходится. Опасность, исходящая от путинской России, западными лидерами осознана, как и неизбежность силового столкновения с ней. Это значит, что ослабление потенциального противника становится приоритетной целью если и не нынешних лидеров, то тех, кто их сменит через год-два.
Да, Запад будет наращивать санкции постепенно. Да, он будет цинично стараться до последней возможности избежать собственных убытков. Но даже символические «престижно-статусные» санкции могут оказаться весьма болезненны для кремлевского пахана. Это все тот же вопрос его искусственно накачанного рейтинга. Пахан, вождь, фюрер не может позволить, чтобы с ним так разговаривали перед толпой его почитателей, приведенных в возбуждение реваншистскими стимуляторами.
На Западе тоже весьма чувствительны к вопросам престижа. Но только там считают, что престиж создается не «эффективностью вероломства», не способностью безнаказанно нарушать собственные обещания, а напротив, способностью отвечать за свои слова. На Западе старомодно верят в то, что
