„Брайтенбахом“, причем на совершенно деловой основе: не идеология, а ежемесячная сумма в 580 марок. Лемана это, видимо, устраивало, так как он вел скромный образ жизни. Его брак был бездетным. Жена унаследовала гостиницу и ресторан где-то в Силезии, там, в случае выхода на пенсию, Леман хотел открыть частное сыскное агентство. В Москве очень заботились о Лемане: помогли ему лечить диабет, а для пьяницы-коллеги, приведшего Лемана в посольство на Унтер-ден-Линден, обеспечили за русский счет поездку в Швейцарию, позаботясь тем самым и о соблюдении конспирации.
Сведения „Брайтенбаха“ поистине не имели цены. Не говоря уже о том, что московские разведчики за 12 лет не имели ни одного провала (обо всех операциях гестапо шли предупреждения). В Москву тек поток информации и документов. В архиве Лубянки отчеты с подписью „Брайтенбах“ составили 14 томов… Он регулярно освещал деятельность политической полиции, гестапо и абвера. Затем, когда по долгу службы он стал заниматься военной промышленностью и военным строительством, в Москву начали поступать данные о строительстве военных объектов. Для дешифровальной службы Лубянки „Брейтенбах“ слал немецкие исходные материалы… Через Лемана шли практически все документы отдела IV-Е (внутренняя контрразведка. –
Обстоятельства провала Лемана здесь излагаются примерно так же, как и в мемуарах Судоплатова: «В начале сентября 1940 года (после полуторагодичного перерыва, связанного с заключением пакта Риббентроп – Молотов и очередной чисткой в разведке НКВД, связанной со смещением Ежова. –
Позиции „Брайтенбаха“ еще более укрепились – он уже не полицейский, а хауптштурмфюрер СС, криминалькомиссар, сотрудник отдела IV-Е, занимавшегося контрразведкой. В этом отделе Леман ведал защитой военной промышленности Германии…
Связь с „Брайтенбахом“ была поручена новому сотруднику „Николаю“ – Борису Николаевичу Журавлёву… Уже в марте 1941 года „Брайтенбах“ сообщил, что в абвере в срочном порядке укрепляется подразделение для работы против СССР. Его новый начальник Абт, ушедший в свое время из гестапо как масон, по картотекам и спискам подбирает нужных людей. Когда к „Брайтенбаху“ обратился Абт, он рекомендовал ему некоторых своих бывших сотрудников, уже вышедших на пенсию… В июне агент должен был уйти в отпуск до 17 июля. 19 июня он пришел на встречу крайне взволнованный и сообщил, что получен приказ о начале войны против СССР в 3 часа 22 июня. В тот же вечер информация ушла в Москву…
„Брайтенбах“ был потерян во второй раз – на этот раз навсегда. Берлинская резидентура не подготовила связь с ним на случай войны и не дала агенту явок и связей, за что пришлось расплачиваться. Подходов к „Брайтенбаху“ не осталось, так как „Николай“ 4 июля с советской колонией покинул Берлин…
Когда в мае 1942 года в Германию был заброшен агент-парашютист Ганс Барт („Бек“) (у Судоплатова – Альберт Барт. –
„Бек“ – Барт был через несколько дней арестован и, как он впоследствии признался (он выжил и вернулся в Москву), выдал свою явку к „Брайтенбаху“. Когда же после войны советские офицеры пришли в дом № 21 по Кармен-Сильваштрассе, то госпожа Леман рассказала: в декабре 1942 года муж был срочно вызван на службу и домой не вернулся. Чуть позже сослуживцы под секретом ей сообщили: Вилли Леман расстрелян».
Интересно, а вспомнил ли Вилли Лемана его непосредственный шеф Вальтер Шелленберг, с сентября 1939 года по июнь 1941 года возглавлявший в РСХА контрразведывательный отдел IV-Е? Да, вспомнил. Из мемуаров Шелленберга, впервые вышедших в свет в 1956 году, мы узнаем, что его подчиненного сгубила любовь, но не к женщинам или к вину, как это обычно бывает со шпионами, а к лошадям: «Советам удалось нанести мне удар в области промышленного шпионажа. В нашем отделе, ведавшем этой работой, служил пожилой, тяжело больной сахарным диабетом инспектор Л., которого все на службе за его добродушие звали дядюшкой Вилли. Он был женат и вел скромную жизнь простого бюргера. Правда, у него была одна страсть – лошадиные бега. В 1936 году он впервые начал играть на ипподроме, и сразу же его увлекла эта страсть, хотя он проиграл большую часть своего месячного заработка. Знакомые дали потерпевшему неудачу новичку хорошие советы, и дядюшка Вилли утешился возможностью вскоре отыграться. Он сделал новые ставки, проиграл и остался без денег. В отчаянии, не зная, что делать, он хотел тут же покинуть ипподром, но тут с ним заговорили двое мужчин, которые явно видели его неудачу. „Ну и что ж с того, – произнес тот, кто назвал себя Мецгером, – со мной такое раньше тоже случалось, так что нечего вешать голову“. Мецгер проявил понимание к страстишке дядюшки Вилли и предложил ему в виде помощи в виде помощи небольшую сумму денег с условием, что он будет получать пятьдесят процентов от каждого выигрыша. Дядюшка Вилли согласился, но ему опять не повезло, и он проиграл. Л. получил новую субсидию и на этот раз выиграл. Но эти деньги теперь ему были крайне необходимы для семьи. Теперь Мецгер предъявил дядюшке Вилли счет и потребовал вернуть все полученные на игру деньги. Л. был не в состоянии вернуть долг, и Мецгер пригрозил сообщить об этом полицейскому начальству. Во время этого
