Подойдя еще ближе, я увидел, что весь он перемазан в тине, глине и саже. Черные волосы падали ему на глаза, лицо было смуглое, грязное и осунувшееся, так что в первую минуту я не узнал его. На нижней части лица у него краснел шрам.
– Стой! – закричал он, когда я подошел к нему на расстояние десяти ярдов.
Я остановился. Голос у него был хриплый.
– Откуда вы идете? – спросил он.
Я молча наблюдал за ним.
– Я иду из Мортлека, – ответил я. – Меня засыпало около ямы, которую марсиане вырыли возле своего цилиндра. Я выбрался оттуда и спасся.
– Тут мало пищи, – сказал он. – Это моя земля, весь этот холм до реки, до Клейхэма и до края луга. Пищи тут найдется только на одного. Куда вы идете?
Я ответил не сразу.
– Не знаю, – сказал я, – я просидел в развалинах разрушенного дома тринадцать или четырнадцать дней. Я не знаю, что случилось за это время.
Он посмотрел на маня недоверчиво, выражение его лица немного смягчилось.
– Я не хочу оставаться тут, – сказал я, – я думаю идти в Летерхэд – там моя жена.
Он показал на меня пальцем.
– Это вы, – спросил он, – человек из Уокинга? Так вас не убили под Уэйбриджем?
Я тоже узнал его.
– Вы тот артиллерист, который заходил в мой сад?
– Здоро?во, – сказал он. – Нам повезло обоим, не правда ли?
Он протянул мне руку, которую я пожал.
– Я прополз по сточной трубе, – продолжал он. – Они не всех перебили. Когда они ушли, я по полям пробрался к Уолтону. Но… не прошло и шестнадцати дней, а ваши волосы поседели. – Вдруг он тревожно оглянулся через плечо. – Это только грач, – сказал он. – Теперь замечаешь даже тень от птиц. Это место открытое, заберемся в кусты и потолкуем.
– Видели вы марсиан? – спросил я. – С тех пор как я выбрался…
– Они ушли к Лондону, – перебил он. – Я думаю, они там разбили лагерь побольше. Ночью раз по дороге к Хэмпстеду по всему небу светило зарево. Точно от большого города. И в зареве двигались их тени. При дневном же свете их не было видно. Но ближе… Я не видел их… – Он сосчитал по пальцам. – Пять дней… Потом я видел, как двое из них тащили что-то большое к Хеммерслиту. А позапрошлую ночь… – Он остановился и многозначительно добавил: – Опять появилось зарево, да в воздухе что-то носилось. Я думаю, они построили летательную машину и пробовали летать.
Я оперся руками и коленями, мы поползли к кустам.
– Летать?
– Да, – сказал он, – летать.
Я прополз дальше до небольшого возвышения и сел.
– Значит, с человечеством покончено… – сказал я. – Если они могут летать, они просто пролетят над всей землей…
Он кивнул головой.
– Они полетят. Здесь тогда станет чуточку легче. Да, впрочем… – Он посмотрел на меня. – Разве не видите, что наши дела плохи. Я в этом убежден. Мы уничтожены… Разбиты…
Я взглянул на него. Как это ни странно, мне не приходила в голову эта мысль, такая очевидная.
Я все на что-то смутно надеялся по привычке. Он решительно повторил:
– Уничтожены! Все кончено. Они потеряли одного, только одного. Они хорошо укрепились и разбили величайшую державу в мире. Они растоптали нас. Смерть одного марсианина под Уэйбриджем была случайностью. Ведь эти марсиане – только пионеры. Они продолжают прибывать. Эти зеленые звезды… Я не видел их уже пять или шесть дней, но я уверен, что они каждую ночь падают где-нибудь. Мы бессильны. Мы уничтожены.
Я ничего не ответил ему, тщетно пытаясь найти какие-нибудь возражения.
– Это даже не война, – продолжал артиллерист, – разве может быть война между людьми и муравьями?
Мне вдруг вспомнилась ночь в обсерватории.
– После десятого выстрела они не стреляли больше, по крайней мере до прибытия первого цилиндра.
– Откуда вы знаете? – спросил артиллерист.
Я объяснил. Он задумался.
– Что-нибудь неладное случилось у них с пушкой, – сказал он. – Да только что из этого? Они снова приведут ее в порядок. Если и будет небольшая отсрочка, разве это изменит конец? Люди – и муравьи. Муравьи строят города, живут своей жизнью, ведут войны, пока они не мешают людям, а потом истребляются. Мы стали теперь такими же муравьями. Только…
