убеждена в том, что поступает честно и логично, но в то же время начинала испытывать вблизи Леира какой-то новый неопределенный страх.
Таково было душевное состояние молодых людей, когда сон свел их у фонтана Карла Пятого. Продолжаю по запискам господина Леира:
«В течение нескольких минут мы сидели неподвижно в том тесном духовном общении мыслей, при котором каждый читает мысли и образы, проносящиеся в уме другого. Я чувствовал приятную теплоту милого тела, легкий вес которого покоился на мне; ее мерное дыхание то сближало, то разделяло наши груди; я слышал быстрое биение сердца, которое трепетало около меня. Несмотря на то, что ночь была темная, окрестность точно купалась в голубом свете. Подобно лунному сиянию, он обливал деревья, лишенные листьев, высокие стены Альгамбры и даже травы, которые трепетали от струйки воды, бежавшей вдоль края аллеи.
Я смотрел на прелестное лицо, столь близкое к моим губам. Глаза Люси были закрыты и я ощущал в ее душе движения, возмущавшие ее обычную ясность. И сам я не был нечувствителен к шепоту внутренних голосов, тем более настоятельных, что тишина теплой ночи как бы вторила им. Воспоминание о грубом поцелуе воскресло в моем уме, вызывая образ нежной груди, которую мне показала разорванная одежда Люси. Мое сердце забилось быстрее, я почувствовал сжатие в горле и задрожал, точно от внезапного холода; голова у меня закружилась, и точно посторонняя сила пригнула мое лицо к лицу Люси, так что мои губы прильнули к ее губам. Ее руки крепче обняли меня и дыхание наше слилось в долгом поцелуе. Все вертелось вокруг меня; мне представлялось, будто я лечу в пространстве, когда Люси внезапно высвободилась и встала; она быстро пошла по аллее, которая круто заворачивала в сторону. Я догнал мою милую, но она тихонько отстранила меня рукой.
— Не подходи, друг мой. Мое сердце слишком слабо для таких сильных радостей, и я не принадлежу себе.
— Разве твоя душа — не моя?
— Да, она отдана тебе; но в этом последнем поцелуе участвовала не одна душа.
Она прислонилась к стене, окаймлявшей дорогу, и заплакала. Я подошел, она сделала еще движение рукой, как бы желая удержать меня на расстоянии; по привычке призывая Богородицу, она молилась тихим голосом:
— Пресвятая Дева, Матерь Божия! Защити нас от нас самих!
Я не стал ее тревожить; Люси скоро успокоилась и сказала мне:
— Позволь мне вернуться к мужу. Я не должна оставаться с тобой: я чувствую, что поступаю дурно.
— О! Люси! — ответил я ей. — Так-то ты покоряешься таинственной воле, соединившей нас?! Разве не душа твоя со мной? Разве тело твое не осталось на кровати? Ты сдержала обещание, данное отцу, должна сдержать и то, которое дано мне и Божьей Матери. Неужели ты думаешь, что ее беспредельная благость могла одобрить жестокость твоего отца? Неужели ты думаешь, что Она осуждает радости, доступные нашему духу? Неужели полагаешь, что Бог радуется нашим бесполезным страданиям? Какое же представление имеешь ты о Его правосудии и благости? Будь уверена, Люси, что для этого доброго Отца каждая из наших слез является источником страдания. Любовь есть атрибут Его Божественности, и для Бога любви поцелуи являются молитвами.
— Что делать? О, Боже! Укажи мне Твою святую волю! Укажи долг моей смущенной душе: она ему подчинится с радостью, даже если будет разбита.
— Не богохульствуй, моя возлюбленная. Твой Бог не может принять такую жертву. Будь уверена, что нашим чудесным соединением и нашей таинственной жизнью мы обязаны Его всемогущей благости. Он видит чистоту наших сердец и, вероятно, улыбается, глядя на нашу любовь.
Я чувствовал, что Люси в глубине души думала так же, как я. Подчеркивая явное вмешательство Пресвятой Девы, я попытался умиротворить смущенную душу моей подруги. Люси пошла далее, но не захотела опереться на мою руку, которую я предложил ей. Очевидно, она боялась уступить моим ласкам и искала такого предмета для разговора, который отвлек бы наши мысли от любви.
— Посмотри на эту башню, — сказала она, указывая на ворота Правосудия, к которым мы пришли. — Посмотри на эту красивую арку в виде подковы, которая окаймляет вход. Видишь эту руку, высеченную на верхнем камне? Предполагалось, что она магической силой отвратит дурной глаз и защитит против неудачи. Но она не защитила неверных от воинства Христа.
— Посмотри в свою очередь, — сказал я ей, увлекая ее в ворота и показывая ей статую Богоматери над внутренней дверью, — посмотри на это улыбающееся лицо, которое ты хорошо знаешь. Твоя молитва услышана: сама Богоматерь улыбается тебе и говорит: „Дай себя любить тому, кого я выбрала для тебя!“
Моя выдумка оказалась удачной. Люси, в которой происходила борьба целомудрия с любовью, сомнения с мистическим легковерием, была взволнована моими словами. Она остановилась, тихо произнесла короткую молитву и подала мне руку. Мы продолжали прогулку по направлению к Винной Башне с эмалированными аркадами и вышли ко дворцу Карла Пятого, великолепному зданию, которое было разрушено еще неоконченным. Он символизирует бессилие разрушителей. Великолепный зимний дворец гранадских султанов был снесен для постройки христианского дворца, который не окончен до сих пор и стоит мрачный, как могила.
Помимо стен и дверей, мы проникли в развалины. Миновав круглый двор, украшенный двойной колоннадой, мы вошли в мавританский дворец, залитый призрачным светом. Мы медленно обошли Двор Мирт, полюбовались на воду, дремлющую в своем мраморном бассейне и, наконец, пришли во Двор Львов, который окружают тонкие алебастровые колонны с кружевными аркадами. Мы сели рядом на ступеньку и стали рассматривать чудесное произведение
