величество изволил их принять вскоре и послал своих ратных людей, и он, гетман, тотчас пошлет свои листы в Оршу, в Могилёв, в иные городы к белорусским людем, которые живут за Литвою, что царское величество изволил их принять и ратных людей своих послал. И те де белорусские люди тотчас учнут с лехи битца; а будет де их з 200 000»[108].
В 1654 году московский государь принял решение помочь восставшим и начал войну с Речью Посполитой. Жестокая бойня длилась до 1667 года, но, увы, так и не принесла Белоруссии желаемого освобождения.
Русско-польская война 1654–1667 годов – один из самых мифологизированных военных конфликтов в белорусской самостийной историографии. Ксенофобия часто строится на негативном историческом фундаменте – на войнах и «геноциде». Найти в прошлом «устроенный москалями геноцид белорусского народа» не представляется возможным, его не существовало в помине. Но если есть большое желание, то из любого кровавого события можно состряпать «геноцид». В 1995 году в издательстве «Навука і тэхніка» вышла книга «свядомого» историка Геннадия Сагановича с громким названием «Невядомая вайна: 1654–1667». В ней автор оценил потери населения белорусских земель ВКЛ в 53 % по сравнению с довоенным уровнем. Так возникла расхожая легенда о «половине белорусов, уничтоженных проклятыми москалями».
Разгромную рецензию на книгу Сагановича написал петербургский историк, специалист по военной истории ХVІ-ХVII веков Алексей Лобин. Он обратил внимание на то, что подсчёты Сагановича ведутся с 1648 года, то есть к потерям от Русско-польской войны добавляются потери мирного населения в результате кровавого подавления поляками восставшего русского народа в 1648–1654 годах. Кроме того, Лобиным подробно описаны причины столь высоких показателей убыли населения: это прежде всего чума и мор, миграции населения как в Москву, так и в Корону и, конечно же, грабежи и убийства, но не только и не столько со стороны московских войск, сколько со стороны польско-литовских вооружённых формирований. Лобин пишет: «Стремления некоторых белорусских «историков» объяснить убыль населения и разорение в ВКЛ только «нашествием московитских орд» является ничем иным, как ловким пропагандистским ходом. Для объяснения сложных явлений и процессов в войне 1654–1667 годов, конечно же, очень легко привлечь достаточно простую логику и эмоции, чтобы сделать далеко идущие выводы. С помощью ловко отобранных цитат можно написать сколько угодно «неизвестных войн» с соответствующими политическими акцентами: об издевательствах украинских казаков над белорусами, белорусов над украинцами; русских над белорусами и украинцами; а можно, наоборот, писать о вечной дружбе «братских народов».
Но вынужден констатировать, что такой метод не будет являться историческим, он, скорее, более приемлем для политической агитации. Попытки белорусской националистической «школы» привязать вступление русских войск на территорию Литвы к полномасштабному геноциду обречены на провал. Конечно, можно выбрать из некоторых документов соответствующие цитаты, совершенно забыв при этом правила источниковедения, и вопить во всю ивановскую о зверствах «москалей». Лично я не против того, чтобы в работах рассказывалось о бедствиях населения, грабежах и насилии. Но такое описание должно быть объективным, с привлечением разного рода источников, с обязательной источниковедческой критикой того или иного свидетельства, а не сопровождаться пафосными завываниями и ловким жонглированием фактов»[109].
Очень ценны приведённые Лобиным сведения об отношении белорусов к вступлению московских войск в пределы Великого княжества Литовского: «После начала боевых действий в 1654 году шляхтич из Вильно сообщал с тревогой, что «здешние города угрожают явно возмущением, а другие наперерыв сдаются на имя царское…», «мужики молят Бога, чтобы пришла Москва», «мужики нам враждебны, везде на царское имя сдаются и делают больше вреда, чем Москва; это зло будет и дальше распространяться; надобно опасаться чего-нибудь вроде козацкой войны». В другом письме из Вильно отмечалось: «Неприятель этот (русские. – А.Л.) здесь, в этих краях, берёт большой перевес. Куда бы ни пришёл он, везде собираются к нему мужики толпами, и уже, как мне известно, десять уездов, где собиралось наиболее податей, обращено в ничто…» Неоднократно в донесениях указывалось, что крестьяне «бунтуются… и тешатся все из тое войны и говорят, что селяне заодно с Москвою». Подобные сведения о положении «на литовской стороне» подтверждаются документами Посольского приказа, руководство которого скрупулёзно собирало информацию о настроении населения в местах боевых действий: «мужики… бунтуютца, панов своих не слушают и… подвод не дают», от них «болыпи злого, нежели сама Москва чинят» и т. д. «Хлопы», десятилетия терпевшие угнетения, снова воспользовались моментом для мести панам»[110].
То, что московские войска, равно как и польско-литовские, зачастую творили грабежи и беспредел, – правда. Все войны XVII века отличались крайней жестокостью: вспомним, например, Тридцатилетнюю войну в Германии, в результате которой в некоторых регионах страны население сократилось на 80 %. При этом можно с уверенностью утверждать, что московский царь строго запрещал любые расправы над мирным населением Белоруссии. Приведём свидетельства, собранные Алексеем Лобиным: «Царь Алексей Михайлович особо обращал внимание воевод на гуманное отношение к населению: «А ратным людям приказали б есте накрепко, чтоб они белорусцов крестьянские веры, которые против нас не будут, и их жон, и детей не побивали и в полон не имали, и никакова дурна над ними не делали, и животов их не грабили». Воеводам наказывалось прибирать «белорусцев», которые захотят служить государю: «…и вы о тех белорусцев нашим государевым жалованьем обнадёжили и велели их приводить к вере, что им быть под нашею… рукою навеки неотступно, и нам служить, над польскими и над литовскими людьми промышляли, с нашими ратными людьми сопча за один». Подобные указы царь дал и казакам. Отправляя к русским войскам отряд Ивана Золоторенко, Хмельницкий писал царю: «… тому ж полковнику нежинскому приказали есми, чтоб во всём, по велению твоего царского величества, исправлялся и никакие людем не чинил обиды, идучи с полком твоего царского величества запорожским»[111].
В XVIII столетии таких масштабных восстаний, как в середине XVII века, не было, однако нельзя сказать, что их не было вовсе. Народ продолжал
