Перед тем как закрыть все школы с белорусским языком обучения, поляки расправились с русскоязычной системой образования, которая пользовалась у белорусов большей популярностью, нежели белорусскоязычная. Белорусский историк Кирилл Шевченко пишет: «Главным объектом преследования [во Второй Речи Посполитой] были русские школы, поскольку Варшава преследовала цель полной «дерусификации» исконно польских, по её мнению, земель, утративших свою «польскость» только в результате разделов Речи Посполитой и политики властей Российской империи. Примечательно, что Товарищество белорусской школы в г. Вильно в своём циркуляре учителям белорусских школ осенью 1919 года откровенно указывало, что «если Вы откажетесь быть белорусским учителем, то пользы белорусскому народу Вы этим не принесёте, так как открыть в Вашем селе не белорусскую, а русскую школу при нынешних условиях нельзя, поскольку польские власти этого не позволят». Данный документ красноречиво свидетельствует о том, что местные педагогические кадры на западнобелорусских землях в известной степени были вынуждены становиться белорусскими учителями, не имея возможности преподавать в русских школах»[231].
Фактически закрытым для белорусов оставалось высшее образование. В 1938/1939 учебном году во всей Польше насчитывалось всего 218 студентов- белорусов. Среди учащихся Виленского университета количество белорусов в 1930–1936 годах составляло 1–2 %, доля поляков, по данным на 1937/1938 учебный год, была несоизмеримо большей – 72,6 %[232]. Если в БССР был сформирован слой белорусской гуманитарной и технической интеллигенции, то на «Кресах Всходних» доминирующее положение в интеллектуальной элите занимали поляки. Так, в Полесском воеводстве (без Камень-Каширского повета) в 1928 году лишь 2,5 % интеллигенции приходилось на долю белорусов (на поляков – 75 %). Весьма показательная картина, учитывая то, что в Полесском воеводстве поляки составляли 8 % населения, а белорусы – 65 % [233].
Однако в памяти большинства западных белорусов полонизация в образовании запечатлелась не в виде цифр статистики, а в небольшом стишке, который со школьной скамьи вбивали белорусским, украинским, литовским, еврейским и немецким детям. Речь идёт о «Катехизисе польского ребёнка», написанном поэтом Владиславом Белзой в 1900 году. На вопрос учителя: «Kto ty jestes?» («Кто ты?») – ученики, вне зависимости от национальной принадлежности, должны были отвечать: «Polak maly» («Маленький поляк»). И далее, как во время переклички на стадионе, следовал заученный диалог: «Jaki znak twoj?» («Каков твой символ?») – «Orzel bialy» («Белый орёл») – «Gdzie ty mieszkasz?» («Где живешь ты?») – «Miedzy swemi» («Среди своих») – «W jakim kraju?» («В какой стране?») – «W polskiej ziemi» («На польской земле»).
В целях колонизации и окончательной ассимиляции западнобелорусских земель польское правительство развернуло широкую кампанию по заселению «Кресов Всходних» осадниками – выходцами с этнических польских территорий (преимущественно это были отставные военные – участники советско-польской войны со своими семьями). Поселенцам выдавались участки земли от 10 до 45 га бесплатно или по заниженным ценам. О масштабах колонизации позволяет судить последовавшее за Освободительным походом 1939 года выселение поляков из Западной Белоруссии. Только за 1940 год органы НКВД выселили в глубинные районы СССР более 50 тысяч осадников[234].
Планы колонизации у Варшавы были впечатляющие. В 1937 году сотрудником польского МВД Арницким был подготовлен секретный план под названием «Перспективы внутренней колонизации». Согласно этому плану предусматривалось переселение на «Кресы Всходние» 6 миллионов поляков из западных областей. Процент польского населения в отдельных районах Западной Белоруссии должен был превышать 56,2 % [235]. Так белорусские земли едва не стали новой Америкой, где роль индейцев была уготована коренному белорусскому населению.
Печальной была ситуация в сфере здравоохранении. В докладной записке от 15 декабря 1939 года нарком здравоохранения БССР И.А. Новиков писал: «На территории Западной Белоруссии было около 3000 больничных коек, или 0,6 на 1000 населения против 3,2 на 1000 населения в БССР, т. е. коэффициент обеспеченности населения больничными койками в БССР в 5 раз выше по сравнению с Западной Белоруссией. На исключительно низком уровне была поставлена профилактическая помощь на селе. Сеть санитарно-противоэпидемических учреждений была весьма маломощная, не было санитарных станций, санбакинститутов, лабораторий и других профилактических учреждений. Медицинская помощь в основном была платной, и широким слоям населения она была недоступна»[236].
Ещё одной нерешённой проблемой «Кресов Всходних» являлся аграрный вопрос. Со временем ситуация в этой сфере не только не улучшалась, но имела негативную тенденцию: если в 1921 году зажиточные крестьяне составляли 8 %, середняки – 30 %, бедняки – 62 %, то в середине 1930-х годов эти показатели составляли соответственно 5, 15 и 80 %[237]. По данным переписи 1931 года, число хозяйств, имевших землю и использовавших батраков, было очень небольшим: в Белостокском воеводстве – 5,9 %, Виленском – 7,6 %, Новогрудском – 6,7 %, Полесском – 3,6 %. Всего батраков насчитывалось 213 378 человек, а количество хозяев, нанимавших батраков, составляло 37 439 (в 5,6 раза меньше, нежели батраков). Нужно также отметить, что не все наниматели батраков были зажиточными крестьянами: к ним относились ещё осадники, помещики, священнослужители[238].
Отличительной чертой Второй Речи Посполитой было крупное помещичье землевладение и малоземелье крестьян. Особенно острой ситуация была на «Кресах Всходних»: в 1931 году в Виленском, Новогрудском и Полесском воеводствах хозяйства размером более 100 га (0,5 % от общего числа) имели в собственности 3,1 млн га земли, а вместе с государственными и церковными землями – 4 млн га (48 % всех земель). В то же время на 610 тысяч
