немецкого языка, они и на свет появились уже в России, крестились в русской церкви, воспитывались по-русски, у них русские имена и отчества. А теперь им приходится все оставить, не зная, что их ждет впереди, ведь в Швейцарии у переселенцев нет ни кола, ни двора. Среди них есть такие люди, что, слушая их истории, впору зарыдать в голос. Их Ребману жаль больше всего, с ними он чувствует некоторое сродство. Их он утешал и обнадеживал, как только мог: дескать, не стоит падать духом и опускать руки, тяжелые времена пройдут, все не так плохо, как кажется на первый взгляд, в нужный момент всегда откроется какая-нибудь дверь, в этом он сам не раз убеждался, несмотря на свой молодой возраст…
Иные жалуются, что ничего не могут взять с собой, даже драгоценностей, заявляют, что не хотят возвращаться домой нищими попрошайками: у нас ведь есть то и это, мы ведь сделали и это, и то, достигли и того, и сего, нас ведь должны были бы… Эта порода тоже всем известна. С ними труднее всего. Ребман уже устал упрашивать их внять доводам рассудка, подумать обо всех, а не только о себе, ведь остальным тоже приходится терпеть горькие лишения!
И все время один и тот же вопрос, тридцать раз на дню:
– Что, этот проклятый поезд все еще не готов? Чего им, собственно, недостает?!
– Еще не приехали пассажиры из Сибири, они застряли там, где идут бои.
– Так поедемте без них, пусть они сами о себе позаботятся, мы же не хотим пропадать здесь из-за этих некоторых!
Такие разговоры становятся все громче, и не остается ничего другого, как уговаривать:
– Да потерпите же еще немного, вы ведь уже так долго продержались, подождите еще недельку-другую!
– Недельку-другую? Мы это слышим почти целый год!
– Нет, всего только три месяца. Но теперь уж, и правда, недолго осталось.
– У вас есть конкретная информация?
– Официальный курьер уже в пути, он доставит окончательное разрешение. Мы ожидаем его со дня на день.
И вот в начале октября он наконец-то прибыл, наш официальный курьер, тоже русский швейцарец, светловолосый бородатый великан. Если бы на нем была медвежья шкура, можно было бы подумать, что он прибыл сюда прямо с поля боя римлян с германскими варварами.
Все собрались в церкви в Трехсвятительском переулке, почти пятьсот человек. Стоя пропели «Песню о родине» Готфрида Келлера – Ребман аккомпанировал на органе. Затем последовал доклад великана. Сначала о положении дома: хотя Швейцария и не слишком пострадала в войне, им не стоит надеяться, что на родине их ожидает рай. Конечно, после России, особенно нынешней, Швейцария может показаться раем, но и там дороговизна и строгий расчет во всем. Разумеется, о них позаботятся, насколько это возможно, но не обеспечат на всю оставшуюся жизнь, а только на первое время. Сидеть сложа руки никому не позволят.
– А мы и не собираемся, нам подачки не нужны! – перебил чей-то голос. – Лучше скажите, когда мы, наконец, выберемся из этой помойной ямы?
Когда Ребман это услышал, то вскочил и крикнул на всю переполненную церковь:
– Постыдитесь!
Последовало небольшое замешательство, и пастору пришлось напомнить своим согражданам, где они находятся: церковь – это ведь не кабак, даже в советской России! Но Ребман все же взял этого господина на заметку.
– Я хочу с ним поговорить, – сказал он своему соседу. – Вы его знаете?
– Да-да. Он один из тех, кто приехал в Россию в спущенных штанах и стоптанных туфлях и вдруг разбогател. А теперь, когда на все его делишки навесили замок, ни на что другое не способен, как только поносить приютившую его страну. Парвеню, с таким я за один стол не сяду! Я не сторонник нынешнего режима, но Ленин прав, когда уничтожает ему подобных. По мне, так мог бы и этого прихватить.
Под конец они еще пропели песню о Березине. Только теперь они осознали весь трагизм своего положения. Всем было очень тяжело решиться на этот шаг.
После собрания Ребман не преминул выяснить отношения с тем типом. Дождался его у выхода из церкви и сразу взял в оборот:
– Эй, братец, и не стыдно вам?!
Тот в полном недоумении:
– Стыдно? Не возьму в толк, отчего?
– От того, что вы так говорите о стране, которая вас (следует прямо сказать, к сожалению) гостеприимно встретила, прокормила и дала возможность чего-то добиться и кем-то стать!
«Братец» смотрит на него так, словно не до конца расслышал, что болтает этот «молокосос»:
– Ну вы и чудак! Скажете тоже – «дала возможность»! Если я и стал кем-то, то обязан этим только самому себе, своему швейцарскому происхождению и выучке, но никак не русским. А касательно того, что «прокормила», то, как говорится, спасибо этому дому – пойдем к другому…
– Почему же вы так долго здесь оставались, если все было так плохо?
– А почему вы, – все еще спокойно продолжал собеседник, – уезжаете, если вам здесь так нравится?
Ребман презрительно взглянул на него:
