крикнул через весь стол:
– Что это он рассказывает? Мама, переведи!
Но не получил ответа.
Тут Ребман обоими кулаками взял себя за нос и начал его выкручивать, да так, что слышно было, как хрустит носовой хрящ. Все прислушались, а потом стали требовать, чтобы он немедленно прекратил. Он отнял кулаки от лица, погладил «пострадавший» орган обоняния и объявил:
– Видите, совершенно цел!
У мальчика глаза стали величиной с блюдца:
–
Но Ребман сделал вид, что не услышал его, и продолжал рассказывать дальше.
Мальчик соскочил со стула и подбежал к нему:
–
Ребман посмотрел на него. Симпатичный ребенок: большие голубые глаза, русые волосы, свежее чистое лицо, – если бы не этот бульдожий рот и змеиный взгляд предателя. Не получив ответа, мальчик попытался поцеловать у Ребмана руку, но тот быстро отдернул ее и сказал по-русски:
– Хорошо, Сережа, завтра увидим!
Все поднялись и пошли в детскую. Няня как раз молилась с малышом. Тот в ночной рубашке уже почти засыпал на молитвенной скамье, но сложив ручки, что-то бормотал, повторяя за толстой Няней. Когда он заметил, что кто-то вошел, он тут же широко распахнул глаза и завопил, чтоб все вышли, а то не станет молиться!
Мать возразила:
– Ну, тогда мы все уходим. И Няня тоже!
И тут Ребман убедился, что действительно есть русские дети, которые к няне привязаны больше, чем к собственной матери: малыш начал горько плакать, да так, словно его внезапно укололи острием ножа. Нет, Няня пусть останется: все другие пусть уйдут, но Няня пусть останется с ним! Мамину руку он оттолкнул кулаком: он хочет Няню, чтоб с ним осталась «няяя-няяя»!
В соседней комнате Сережа сидит за столом и учит что-то по чтению.
– Можно мне еще придти к вам в столовую, когда я закончу готовить уроки? – спросил он у матери.
– Спроси у Месье.
–
На этот раз господин гувернер ответил твердо и по-немецки:
– Сережа сделает все уроки; потом придет пожелать нам покойной ночи!
– И там останусь? Послушать, как вы рассказываете?
– Да. Завтра. Может быть.
Посреди ночи Ребман проснулся: в дверь стучали. Когда он открыл, перед ним стоял Сережа в ночной рубахе и босиком. Тоном раскаявшегося грешника он пролепетал:
– Месье, пожалуйста, простите, я больше не буду так себя вести!
С этими словами он потянулся всем лицом к Ребману, чтобы помириться чисто по-русски, святым целованием.
Пока Рольмопса нет дома, жизнь напоминает сказку: прямо как на каникулах, мальчик, словно маленький божок, а все вокруг – как птицы в конопле, целый день не слышно ничего, кроме смеха и пения.
По утрам, пока Сережа занимается с русским учителем, Ребман сидит с Няней в саду и помогает ей с малышом.
Первым делом она выяснила, православный ли он. Услышав ответ, только покачала головой. Так же она делала при ответах Месье на все другие вопросы: есть ли у швейцарцев царь? как велика их столица? и так далее. Поле ответов ей не оставалось ничего другого, как только качать головой.
– И что же это за страна такая?! Не хотела бы я быть там погребенной!
Тогда Ребман сказал, что настал его черед спрашивать, и он хотел бы знать, известно ли Няне, как зовут царя, что в Петербурге сидит?
Она посмотрела на него удивленно:
– Как его могут звать? Царь-батюшка он, благодетель наш, это имя знает каждый ребенок. А что, Месье даже этого не знал? Немецкий кайзер – у того есть еще и другое имя, его зовут Вильгельм. Но нашему царю это ни к чему!
– Но у вас же есть имя? – не отставал Ребман.
– Ясное дело, еще чего не хватало!
– И какое же оно?
– Ирина
– Да, еще как! Такое же красивое, как его обладательница! А что, правильно говорить
