мою жизнь все прекрасней. Юмор бьет в нем словно из подземного ключа.
Вот как было дело: Я получил железкой[34] по телеге[35] и скользнул уже было в молоко[36], но кто-то хватанул меня за клешни[37]. Ну, думаю, засохло дело[38], но уже слишком далеко улетел, чтобы толково объясниться[39]. Когда посвежело[40], я уже был с порхашками[41] в затяжках[42] этак двадцати над кучкой[43]. Мне, знаете, никогда не нравилось баловаться дымком[44], а потому я только и думал о том, как бы поскорее попасть на кучку. «Ну, это глухота[45] небольшая, – говорю себе, – стечь тихонько по ракиткам[46], и все дела». Сказать-то легко, а вот сделать… Только я собрался утекать, как смотрю – батюшки, да я же сросся с ракитками, не разорвешь! Смеху тут, доложу вам, мало – заделаться враз служителем теней[47], особо если знаешь, что просто так это все не кончится. Дернулся еще раз, но куда там – сквозняк[48], да и только. Ну что ж, ракитки так ракитки, ничего не поделаешь. Сера перца[49] так в бауле [50] и заколотилась. Все, думаю, добрался я до самого конца главы[51] – но не тут-то было, это я куснул криво[52]: смотрю, подлетает ко мне болтяка[53], садится прямо на хлоптун[54], сползает по курноске[55], оттуда – прыг на баул, спустился на тычину[56], да как вопьется в клешню! Я взвыл, как белуга – и, конечно, не сразу сообразил, что, коли клешню-то он мне оттяпал, то ракитка уже ничем не держит. Потянул чашкой[57] – и точно, тут же рухнул вниз – прямо на эклер[58], но он, вместо того, чтобы прыснуть[59], сиганул мне в баул. Ужасно нелюбовно[60] получилось! А он знай себе сияет[61], ума не приложу, как его уфилософствовать[62]. Тут меня долбануло[63] – надо ж быть таким дырявым[64], чтобы сразу не додуматься. Я принялся сажать цветы[65], и после парочки увесистых тюльпанов [66] эклер показался у меня из сопла[67] – поет, черт его дери, орет во весь голос, хуже сточной канавы. Ну я, недолго думая, хватаю его за телегу, и, потужившись воплей[68] десять-пятнадцать, вытащил-таки. Этот, только почуял свободу, мгновенно дал тёку[69]. Мне, правда, не до него было: дико шумело в деревяшке[70] – дед[71] свидетель, два прибора[72] в весельчаке[73] ни крошки не было. Клешни как воздухом надуты[74], у меня так всегда бывает, если долго не забиваться[75], так что не прошел я и десяти затяжек, как расплавился[76] и тут же повис[77]. Всплыл[78] я, только как почувствовала, что ягоды[79] стучат мне по телеге. Бог ты мой, вот это спустил![80] Тут, словно по шлепку[81], вскоре выглянула горелка[82]. Рассаливалось[83], а поскольку на дворе стояло лето, то она вскоре должны была очутиться прямо надо мной. И верно – только, казалось, выглянула слева, а уже катится ко мне во всю прыть. Воплей через пять горелка торчала уже у меня меж ног; ботве [84] моей только этого было и надо. Слушай сюда, крендель[85], – слаще я в жизни ничего не пробовал! Словно тоньку[86] какую выделываешь ногами, все так и тончит[87] внутри. Никогда даже поголовить[88] не мог, что так бывает. Ну все, со штанцами-то[89] теперь покончено, ей-ей! Вы просто представить себе не можете, что это такое! Горелка тем временем скрылась за одной из оставшихся у меня ракиток. Я чувствовал, как весь постепенно нарастаю[90] тонькой, и так тончил соломку