Энциклопедия пыток и казней

гуманизму рукоплескала и публика, и пресса. Однако на этот раз Учредительное собрание отнеслось к его предложениям с прохладцей и приняла только первую из 6 статей проекта. После этого вопрос был снят с повестки дня и счастливо забыт до 21 января 1790 г., когда им вплотную занялся аббат Папэн. На этот раз после долгих дебатов собрание приняло еще три статьи из шести (но не вторую). Только в июне 1791 г. дебаты о высшей мере наказания разгорелись с новой силой, и 3-го числа этого месяца собрание одобрило казнь через обезглавливание, впрочем, не упомянув никоим образом о машине, а 25 сентября статья, предусматривавшая казнь через обезглавливание, была внесена во французский уголовный кодекс. Это событие вызвало возбуждение общественности (сам Гийотен уже давно потерял к этой проблеме всякий интерес), и 20 марта 1792 г. был принят декрет, предусматривавший казнь через обезглавливание посредством специальной машины.

Первой официальной жертвой гильотины стал человек по имени Николя-Жак Пеллетьер, обвиненный в грабеже. После долгих уговоров министр юстиции санкционировал применение гильотины, и в апреле 1792 г. при большом стечении народа Пеллетьеру отрубили голову.

Машина для обезглавливания, которую стали применять по всей Франции, была разработана доктором Антуаном Луи, семидесятилетним секретарем Хирургической академии. Первый экземпляр изготовил государственный плотник, эшафотных дел мастер месье Гидон. В соответствии с приложенной к проекту спецификацией машина состояла[26] из двух параллельных дубовых стоек десяти футов высотой, соединенных вверху поперечной балкой, а внизу закрепленных на тяжелой подставке при помощи распорок. Стойки отстояли друг от друга на 1 фут и имели продольные пазы от верха до низа, в которых скользил нож (или couperet). В верхней части ножа были просверлены отверстия, так, чтобы можно было привязать к ножу дополнительный груз. К раме, в которой находился нож, крепилась крепкая веревка, с помощью которой нож поднимался до верхней поперечины и закреплялся там, если веревку привязывали к основанию стойки. Между стойками внизу находилась деревянная плаха с вырезанным в ней углублением для шеи, которая удерживалась в нужном положении с помощью захвата. Жертву привязывали к наклонному скользящему столику и подкатывали его к плахе так, чтобы шея находилась непосредственно под ножом. Палачу требовалось лишь ослабить веревку и нож падал на шею преступника… Как утверждал доктор Луи, жертва не могла почувствовать «ничего, кроме ветерка на шее».

Через год после того, как гильотина убила свою первую жертву, на ней был обезглавлен Людовик XVI, король Франции, и гильотина превратилась в символ Французской революции и революционного террора. Под ее ножом встретили смерть столько представителей знати и «врагов революции», что она получила прозвище «народного мстителя». Когда после падения Робеспьера в стране был восстановлен закон, гильотину не списали, и по совету доктора Гийотена она осталась официальным французским орудием казни преступников.

Публичные казни проводились вплоть до 1939 г., когда в последний раз прилюдно был гильотинирован убийца-маньяк Эжен Вайдманн. Использование гильотины, как орудия казни сошло на нет в 60-е и 70-е годы, однако только в 1980 г. под давлением Европейского парламента Франция последовала примеру других стран и отменила смертную казнь. По сообщению английской газеты «Индепендент» от 13 июня 1989 г., последняя дубовая гильотина высотой 14 футов была продана с молотка в парижском аукционном доме Друо за 270 000 франков (25 000 фунтов стерлингов). Купил ее некий немецкий коллекционер.

Говорящая голова

То, что произошло 25 июня 1905 г. в Орлеане, началось как заурядная казнь обычного бандита, но затем превратилось в самый захватывающий эпизод из истории французской гильотины. Смерть Арни Лангвилля и все, случившееся после нее, нашло отражение в газетной заметке тех времен:

«День еще только начинался, и все вокруг было залито тем бледным мертвенным светом, в котором фигуры людей кажутся бесплотными призраками. То здесь, то там из-за ограждений на Ру-де-Бель-Эйр, едва державшихся, несмотря на тройной ряд солдат и многочисленные жандармские кордоны, раздавались крики толпившихся зевак. Внезапно на Ру-Верте стало заметно некоторое оживление; в сопровождении жандармов показался закрытый тюремный фургон, в котором находился приговоренный к смертной казни преступник Лангвилль. Было 3.30 утра.

Печальная процессия, наконец, прибыла на место. Фургон остановился рядом с гильотиной. Из повозки показался тюремный капеллан. Следом за ним со связанными за спиной руками и поддерживаемый помощниками палача, шел сам Лангвилль.

Убийца подрагивал от утренней прохлады. Но, казалось, он не замечал этого и до самого конца сохранял присущее ему самообладание. Более того, невзирая на свое теперешнее положение, он выкрикивал всяческие оскорбления толпе зевак.

Помощник палача взял смертника за руку и толкнул к гильотине. Казалось, все тело противилось этому, однако он быстро лег на плаху. Прошло еще несколько секунд, затем молодой Дейблер – более решительный и твердый на руку, чем его печально известный отец, – подошел к машине. „Господин Парижа“ включил механизм, сверкнуло лезвие, раздался глухой стук, в небо ударила струя крови, и отрубленная голова упала в корзину. Обезглавленный труп отбросило вправо, и он рухнул в грубо сколоченный гроб, наполненный опилками.

Как только голова Лангвилля упала в корзину, доктор Бюрэ с разрешения общественного надзирателя поднял ее, желая провести самый удивительный эксперимент. Держа в руках отрубленную голову и глядя в абсолютно безжизненное лицо бандита, доктор воззвал: „Лангвилль! Лангвилль!“

Медленно, но чрезвычайно явственно для всех окружающих веки мертвеца приоткрылись, и стало заметно, что его глаза все еще полны жизни. Он посмотрел в лицо доктора долгим взглядом, и затем его веки сомкнулись. „Лангвилль!“ – во второй раз воззвал Бюрэ. И вновь веки мертвеца открылись, и голова, отделенная от тела, послала свой прощальный взгляд. Когда же покойного окликнули третий раз, его веки остались неподвижны, а кое-кто даже утверждал, что они сомкнулись еще сильнее».