Путешествия на Новую Гвинею (Дневники путешествий 1874—1887). Том 2

довольно большой общественной хижины, которая хотя еще стояла, но казалась очень ветхой. Средний столб был более украшен, нежели оба боковых, у которых капители были одинаковы. Можно было заметить, что маленькие, очень плохого достоинства железные инструменты почти что вытеснили здесь старые топоры, которые делались из обточенных раковин. Кроме маленького железного топора европейской конструкции, куски железа, тщательно обточенные, были прикреплены к рукояткам старого образца. Несмотря на плохие инструменты, столбы были замечательно хорошо обделаны; для окончательной полировки, которою работавшие занимались, когда я подошел к ним, служили обломки разных раковин и большие сухие листья хлебного дерева, которыми они терли столбы, посыпая поверхность их мелким песком.

Я до сих пор не упомянул, что туземцы здесь не знакомы с табаком; они не только отказывались от сигар и трубок, которые им предлагали, но отворачивались и отходили в сторону от табачного дыма. Я также не видал у них кавы (piper methysticum); зато взрослые употребляют пинанг в значительном количестве.

Возвращаясь на шхуну вечером, в темноте, я понадеялся на крепость платформы туземной пироги и, ступив на край ее, попал по колено в воду, но вовремя успел ухватиться за кинутый со шхуны конец.

2 июня. Вчерашняя ножная ванна или гулянье на солнце, или обе причины вместе заставили меня пролежать весь день в сильнейшей невралгии.

3 июня. Снялись с якоря утром, оставив в дер. Пуби одного из тредоров, уроженца Северной Италии, по имени Пальди. Он обещал прислать мне словарь, который поневоле должен будет составить, и несколько ответов на письменные вопросы, которые могут быть даны не иначе, как после некоторого срока пребывания между туземцами.

4 июня. Северный берег о-ва Тауи или о-ва Адмиралтейства. Подошли утром к небольшому островку, который был отделен довольно широким проливом от главного острова; северный берег последнего горист и имеет более привлекательный вид, нежели юго-восточный, однообразный вследствие своей низменности. Горы здесь невысоки, вряд ли выше 1500 футов; они не образуют цепи, а стоят отдельно или соединены в группы. Отсутствие высокой сплошной цепи гор имеет значение по отношению к населению острова[75]. Можно предположить, что внутри, как и по берегам, он заселен. На островке оказалась большая деревня, из которой выехало много пирог, как только мы зашли за риф. Туземцы здесь не отличались физически от жителей юго-восточной оконечности острова; единственным отличием было то, что они носили менее украшений и менее кричали.

Я отправился на большой остров, в деревню, предшествуемый и сопровождаемый туземцами, которые встретили шлюпку.

По крутой тропинке мы поднялись на холм, где расположена была деревня. Грунт был глинистый, а тропинка, по случаю бывшего ночью сильного дождя, оказалась скользкой. Перешагнув через невысокий забор, который перегораживал дорогу (род порога против проникновения свиней), мы очутились на открытом месте, вокруг которого были расположены хижины. Вся деревня состояла из нескольких групп хижин, стоявших вокруг небольших площадок, соединенных между собою тропинками; это расположение напоминало мне деревни Новой Гвинеи (берега Маклая). Деревня имела опрятный вид. Хижины постройкой отличались от виденных на южном берегу; ни одна не стояла, как там, на сваях, и хижины здесь не имели отдельных стен, а крыша везде спускалась до земли, образуя на земле круг или овал; в первом случае крыша была остроконечной, во втором — кончалась коротким коньком[76]. И здесь, как и в деревнях Лонеу и Пуби (на юго-восточном берегу), лежали под навесами барумы разной величины. Меня привели в одну хижину, которая была больше других и служила сборным местом для мужчин. Внутренность представляла овал и освещалась единственною низкою (не выше 1 м), но широкою дверью; в крыше, вдоль конька, находилось небольшое отверстие для дыма; на полках у стен стояли табиры разных форм, горшки и т. п. Ряды черепов рыб, черепах, нижние челюсти свиней, нанизанные рядами, красовались, будучи привешены в разных местах.

Что особенно удивило меня и что в первый раз мне приходилось видеть в папуасской хижине, это была мебель: низкие, но широкие скамьи, род кушеток, широких, но несколько коротких, если лечь на них, с небольшою спинкой (или деревянною подушкой) для головы. Туземцы не расположились на земле, а уселись, поджав ноги, на этих скамьях и указали мне на самую большую с резною спинкой. Мне захотелось узнать, как называются на туземном диалекте эти скамьи; я тщетно пытался выразить мимикой мое желание, но не мог подыскать для этого выражения жестами. При этом я невольно вспомнил, как часто я бывал в подобном положении в первое время своего пребывания на берегу Маклая, пока мне, наконец, не удалось узнать случайно выражение: «как зовут?»[77] После неудавшейся попытки добиться названия скамей, я обошел деревню и заглянул в одну из семейных хижин, которые были вообще меньше общественной. Посещенная мною хижина имела два весьма низких и узких входа с противоположных сторон; посередине (поперек) была перегородка, которая разделяла хижину так, что по сторонам у стен оставались проходы. Женщин и детей не было видно, их или, может быть, припрятали по случаю нежданных гостей, или все они были на работе, на плантациях. Здесь, как и на юго-восточном берегу, никого нельзя было принять за начальника.

В этот же день я посетил и другую деревню на островке, который называется, как я узнал от туземцев, Андра. Этот островок есть не что иное, как возвышенная часть рифа, который тянется параллельно северному берегу. Таких островков на востоке и на западе вдоль берега виднелось несколько. От о. Андра по обеим сторонам тянулся риф, который только в низкую воду и при спокойном море обозначался полосой прибоя. Каналообразная лагуна, приблизительно в 2 мили ширины, представляет удобную якорную стоянку.