Туземное название этого инструмента «коро»; он состоит из небольшого копья, к которому прикреплена петля из ротанга; оба конца петли, связанные с копьем, образуют ручку. Преследующий старается накинуть на голову преследуемого коро и вонзить ему копье в затылок или шею неожиданным толчком, а затем, притягивая к себе назад противника, он валит его, приканчивает и отрезает голову с помощью бамбукового ножа, который для этой цели туземцы носят за браслетом на руке. Мне захотелось посмотреть если не убийство, то по крайней мере употребление коро при преследовании, и за небольшое количество табаку я доставил себе эту забаву. Я отправился затем в одну из хижин и нашел ее почти пустой. Кроме очага, состоящего из плоского ящика с землей, и нескольких сетей и оружия, ничего не было; пол из кривых палок разной толщины с множеством щелей был очень неудобен; по крайней мере в башмаках ходить по нему было небезопасно — того и гляди, провалишься; туземцы же ходят босыми ногами по этим жердям с большим проворством. На веранде я примостился и нарисовал соседнюю хижину, которая может служить здесь образчиком этих построек. Длинный конек хижины выдвигается метра на полтора над верандой; к нему были прикреплены на длинной веревке разные предметы: листья, скорлупы сухих кокосовых орехов, перья и т. п. Движимые ветром, они производят разнообразный шум, сообразно силе ветра. Смотря на детей, не умеющих еще ходить, а ползающих по дырявой веранде без перил, я удивился, что несчастных случаев встречается, как говорят, очень мало.
Пока я рисовал, постоянное сообщение вплавь от хижин к берегу и обратно не прерывалось.
13 февраля. В 5 часов утра отправились далее. Часа через два подошли к деревне, также построенной на сваях, называющейся Тупузелей. Туземный миссионер выехал к нам навстречу. Много пирог окружило пароход, и туземцы усердно продавали перья райских птиц, черепаховую скорлупу и каменные топоры, которые быстро выводятся здесь из употребления и заменяются железными; туземцы охотно отдавали топоры без ручки за кусок табаку.
Рисунки татуировки женщин здесь те же, как и в Карепуне.
Съезжая на берег, я насчитал 83 хижины. Чальмерс предложил мне посмотреть на площадку, где туземцы в известное время года и при каких-нибудь чрезвычайных событиях устраивают свои пиршества и пляшут. По одну сторону площадки воздвигнуты 4 «попокатубу», или платформы, где во время пиршества туземцы развешивают и раскладывают свои съестные припасы. Собственно попокатубу соответствует так называемой барле на берегу Маклая; только бревна, из которых она была построена, очень толсты и покрыты резьбой.
Когда я кончил рисунок, представляющий попокатубу, один из туземцев подошел попросить куку (табаку), объясняя, что эта постройка принадлежит ему. Хотя это требование показалось мне курьезным, я, разумеется, не отказал ему.
Возвращаясь в хижину тичера, где мы переночевали, любовался великолепным вечерним освещением, но, к сожалению, высокого хребта Owen Stanley, который бывает отсюда виден, мы не видели.
14 февраля. Вид при приближении к деревне Ануапата, главному селению порта Моресби, произвел на меня далеко не благоприятное впечатление: холмы кругом покрыты мизерной растительностью, очень напоминавшею мне Австралию, но никак не Новую Гвинею.
В этой деревне Чальмерс имел свою главную резиденцию, и я решил остаться его гостем на несколько недель, тем более что из этой местности я без особенной трудности мог, при помощи парохода миссионеров, переезжать из одной деревни в другую.
25 февраля. Все это время мне надоедала лихорадка, возвращавшаяся регулярно каждый день, но в разные часы, вследствие чего я не мог почти делать экскурсий по окрестностям.
Небольшой кенгуру капитана Редлиха, о котором я уже упоминал, околел сегодня и был передан мне. Туземцы уверяют, что подобное животное водится и здесь, но не на берегу, а в горах. Его туземное имя здесь — «гове», или «кове».
27 февраля. Сделал весьма удачный портрет старого туземца из деревни Майвы, лежащей миль на 50 по берегу на северо- запад. Лицо этого человека было характеристичное отчасти потому, что волосы головы, за исключением двух пучков, были выбриты. Портрет Мирия (так называли туземца из Майвы) вышел так похож, что многие туземцы Ануапаты предложили, чтобы я нарисовал и их, но так как я могу получить от г. Л., который занимается фотографией, портреты здешних туземцев, то я предпочел заняться рисованием татуировки женщин, которая не выходит на фотографии. Татуировка здешних женщин отличается от виденной мною в Суоу, Ароме и Карепуне. Я выбрал девушку, лет шестнадцати, которая считалась миссионерами за какую-то «заблудшую овцу» (ее звали Макане, или кенгуру), полагая, что именно по этому случаю мне не придется иметь особых затруднений при рисовании татуировки, украшающей ее тело, даже тех частей его, которые обыкновенно бывают покрыты одеждой. Это занятие очень утомительно, почему я должен был ограничиться на первый раз одним лицом и грудью, отложив остальное до другого сеанса. Между желающими быть нарисованными находилась также одна девушка с Самоа, жившая давно уже с миссионерами и предназначавшаяся в жены одному из них. Когда я, усадив ее, расстегнул на ней блузу и предложил спустить ее с плеча, заметив при этом, что у меня нет времени для рисования тряпок, она сделала это сейчас же, но при этом очень заметно покраснела, т. е. на несколько секунд лицо ее потемнело. Когда я кончил, ее сменила другая туземка этой местности; только рисуя ее профиль, я заметил, до какой степени она была некрасива. Устав рисовать людей, я принялся за рисование большой зеленой, очень интересной лягушки, которую мне принесли сегодня; если не ошибаюсь, она тождественна с теми, которых я собирал в большом количестве на берегу Маклая.
28 февраля. Мне принесли три экземпляра Belideus ariel — очень красивого животного, величиной с мышь, но кажущегося больше вследствие перепонок между передними и задними конечностями, дающих этим животным возможность как бы летать. Это выражение, однако, не совсем сюда подходит, так как при помощи этих перепонок они могут спускаться с высоких деревьев, но не подниматься на них. Они
