правой стороне лица зияет глубокая рана, очевидно, нанесенная копьем. Внешность этого человека и раньше не отличалась привлекательностью, а теперь стала прямо ужасна.
Индейцы сожгли все имущество злополучных переселенцев, за исключением денег, драгоценностей и кое-какой одежды, в которую могли бы нарядиться шайенские скво. Только с одной повозки они сняли кузов и устроили из него в лощине шатер для своего вождя, где в эту минуту он и отдыхает.
Вход в шатер охраняется Вабогой и воином, приставленным к вождю для его личных услуг. Оба индейца охраняют покой вождя не потому, что боятся какой-нибудь опасности, а просто потому, что так принято. Кроме того, они по опыту знают, что вождь проспит недолго и прежде всего будет нуждаться в их услугах.
Полуденный зной клонит и их ко сну, но они стойко противятся искушению прилечь тут же на траве и закрыть глаза; минутная слабость могла бы им дорого стоить, потому что вождь шутить не любит и не простит подобного баловства.
Белые пленные шепотом обмениваются друг с другом своими впечатлениями, чувствами и опасениями за будущее. Они страдают не только от всего уже испытанного, но и от сознания того, что их могут предать самой мучительной смерти.
– Хорошо бы, – говорит Снайвли, – если бы злодеи сразу убили, но они, вероятно, не это задумали. Иначе не стали бы тащить нас сюда, а покончили с нами на том месте, где напали… Впрочем, кто их знает, быть может, они и вовсе нас не тронут, а только будут держать в плену и заставят работать на них. Бывает иногда и так. Дай Бог! Тогда у нас все-таки останется надежда когда-нибудь спастись бегством. На что им, в сущности, наша смерть?
– Им не смерть наша нужна, – произнес лежавший рядом со Снайвли бывший плантатор и приятель Блэкаддера, – а наши скальпы. Разве вы не знаете, что индейцы больше всего дорожат скальпами, особенно молодые, которым хочется отличиться. Ведь с каждым лишним скальпом растет слава доблестного воина. Нет, они никогда не откажутся воспользоваться этими трофеями ради каких-нибудь других интересов.
– Увы, это верно! – со вздохом подтвердил третий.
– Однако я слышал, – снова заговорил Снайвли, – что скальпы считаются у них почетными трофеями только тогда, когда сняты во время битвы с живых или мертвых врагов, но раз они берут кого-нибудь в плен, то никогда не снимают с него скальпа. Мы же взяты в плен, поэтому едва ли они намерены лишить нас наших головных украшений.
– Ну, я не думаю, чтобы эти негодяи были способны на такие тонкие различия, – заметил плантатор. – Да вы только посмотрите на них: две трети из них мертвецки пьяны, и им каждую минуту может прийти в голову мысль позабавиться снятием с нас скальпов. Я дрожу каждый раз, когда кто-нибудь из этих зверей смотрит в нашу сторону.
– Успокойтесь, – сказал Снайвли, – вождь запретил им приближаться к нам; я слышал это собственными ушами и уверен, что никто, как бы он ни был пьян, не осмелится ослушаться вождя. Наконец, и караульный не допустит никого из них к нам. Нет, пока еще мы в полной безопасности, а вот проснется вождь, тогда неизвестно, что будет.
Один Снайвли не терял бодрости и надеялся на благоприятный исход. Но все его товарищи предавались самым мрачным опасениям и готовы были умереть просто от страха.
Что касается пленниц, то они до такой степени были удручены постигшим их несчастьем и боязнью будущего, сулившего им нечто хуже смерти – бесчестье, что даже и говорить не могли. У одной из них был убит муж, скальп которого она видела на одном из копий, другая потеряла брата – его скальп был третьим. Остальные пленницы, хотя еще и не потеряли никого, но дрожали за участь своих детей и за свою собственную.
Поэтому все они сидели молча, вздрагивая при каждом взгляде, бросаемом в их сторону индейцами.
Вабога и его товарищ, сидя около палатки вождя, тоже, подобно пленникам, вели довольно оживленную беседу, стараясь говорить как можно тише.
– Как ты думаешь, – говорит Вабога, – кому достанется та красивая девушка, которая сидит в стороне от своих подруг? Я прозвал ее про себя Белой Лилией. Лакомый кусочек, честное слово! Всю дорогу я на нее любовался.
– Кому же, как не вождю, – отвечает его собеседник.
– Да, это верно. Мне кажется, вождь ради нее собственно и начал все дело. Я это понял по некоторым его словам.
– Что ж, и не мудрено: он мог раньше видеть эту бледнолицую красавицу и прельститься ею. Вот он и выследил ее, налетел, по своему обыкновению, орлом и забрал в плен. Теперь она уж от него не отвертится.
– Да, уж он своего не упустит… А если бы ты видел, как он весь затрясся, когда увидел ее, хоть и умеет скрывать свои чувства, но все-таки…
– Ну, это его забота, – перебил шайен. – Он вождь, и мы в его дела не лезем. Видно, что ты, Вабога, много вертелся среди бледнолицых и выучился у них всех судить… А по-нашему, кто выше нас, того судить не следует.
– Да я только так говорю, чтобы провести время, – оправдывался чоктав. – Я ведь тоже всю ночь не спал и готов задремать, поэтому и пустил в ход язык – это самое лучшее средство, чтобы отогнать сон.
– Я тоже не спал, но все-таки умею держать язык за зубами, – сказал шайен.
