массой, упавшей на землю, был так ярок, что это поразило их воображение. Он лежал на земле, а Мейер стоял над ним с дымящимся револьвером в руках и смеялся.
Бенита чувствовала, что он поступил справедливо, что матабеле вполне заслужил это страшное наказание, но смех Джейкоба казался ей ужасным, в этом смехе ей слышался голос его сердца, и этот голос был беспощаден! Когда меч правосудия падет, правосудие не должно злорадствовать.
– Взгляните, – проговорил Молимо своим тихим голосом, указывая пальцем на мертвого дикаря, – солгал ли я или сказал правду, обещая, что этот человек никогда больше не увидит лица своего повелителя? То же, что случилось со слугой, произойдет и с его господином, только не так быстро. Такова воля Мунвали, выраженная устами его пророка Молимо из Бамбатсе. Ступайте же, дети Лобенгулы, и отнесите ему в дар этот первый плод жатвы, которую белые люди соберут среди воинов его народа.
Его высокий голос умолк, и наступило такое глубокое молчание, что Бените почудилось, будто она слышит шелест ножек зеленой ящерицы, пробежавшей по камню на расстоянии одного или двух ярдов от нее.
Внезапно все переменилось. Оба оставшихся в живых матабеле повернулись и пустились бежать изо всех сил, преследуемые макаланга, походившими на овец, которые всем стадом поворачиваются и устремляются за струсившей собакой. Они хватали гонцов за руки, срывая с них доспехи и грозное военное облачение; они били их палками и забрасывали камнями. Наконец несчастные, израненные, покрытые кровью люди, не видя никакого спасения и руководимые каким-то инстинктом, направились к Бените, с ужасом наблюдавшей за всей этой сценой. Они бросились перед ней на колени, ухватились за ее платье и стали молить о пощаде.
– Посторонитесь немного, мисс Клиффорд, – произнес Джейкоб Мейер, – смерть всей троицы обременит мою совесть не больше, нежели смерть одного из этих животных.
– Нет, нет, вы не сделаете этого, – произнесла она. – Мамбо, эти люди посланцы, их не следует убивать.
– Слушайте голос милосердия в том месте, где никогда не говорилось о милосердии! – проговорил старый пророк. – Пусть уходят. Пощадите тех, кто никого не щадит, ибо она купила их жизни своей просьбой.
– Но они приведут за собой других, – пробормотал Тамас, и даже мистер Клиффорд печально покачал головой. Но Молимо повторил:
– Я сказал. Пусть уходят. Случится то, что должно случиться, к тому же это не приведет ни к чему дурному, чего бы не произошло и без этого поступка.
– Вы слышали? Скорее уходите, – по-зулусски сказала матабеле Бенита.
Избитые люди с трудом поднялись на ноги и остановились перед ней, поддерживая друг друга. Один из них, человек с властным и умным лицом, в черных волосах которого уже виднелась седина, прошептал, обращаясь к Бените:
– Выслушай меня. Тот глупец, – тут он показал на своего мертвого товарища, – похвальба которого навлекла на него смерть, был человеком низкого происхождения. Я же, Мадуна, родственник нашего инкоси, молчал, не мешая ему говорить, и по справедливости заслуживаю смерти, так как обратился в бегство перед этими негодными псами. Тем не менее я и мой брат принимаем жизнь из твоих рук, госпожа, хотя теперь, когда мы опомнились, мы бы не приняли ее ни от кого другого. Уйду ли я к праотцам или останусь жить – не важно: войско мстителей находится уже возле стен. Чему суждено, то должно случиться: тут старый колдун сказал правду. Слушай же, госпожа: если тебе когда-нибудь понадобится, чтобы Мадуна пощадил две жизни, он обещает тебе это сделать от своего имени и от имени Лобенгулы. Указанные тобой лица пройдут беспрепятственно, захватив с собой все, что им принадлежит, не платя никакой дани. Не забудь же, госпожа, клятву Мадуны в трудную минуту, а ты, мой брат, будь свидетелем ее перед нашими людьми.
Матабеле выпрямились, насколько они могли это сделать, жестоко израненные, и подняли правые руки и поклонились Бените – так люди их племени кланяются женам и дочерям их повелителей. Потом, не обращая ни малейшего внимания на остальных и сильно хромая, матабеле пробрались к воротам, которые им тотчас открыли, и скрылись за крепостной стеной.
Пока происходила эта сцена, Мейер стоял неподвижно и молчал; затем он заговорил с горькой усмешкой:
– Милосердие, мисс Клиффорд, как говорил некий Павел в вашем Новом Завете, искупает множество грехов. Я сильно надеюсь, что в данном случае оно спасет наши тела от хищных птиц, после того как мы погибнем такой смертью, какую нам предсказывало это животное. – С этими словами он указал на убитого.
Бенита вопросительно посмотрела на отца.
– Мистер Мейер находит, моя дорогая, что ты поступила неразумно, пощадив жизнь этих матабеле. Для всех нас было бы лучше, чтобы эти люди умерли, тогда как теперь они ушли, сгорая от жажды мести. Конечно, я понимаю твое естественное чувство сострадания, но… – тут он оборвал фразу и внезапно остановился в нерешительности.
– Но ведь вождь говорил совсем другое! – горячо возразила Бенита. – Впрочем, если бы он даже и не говорил, я бы все равно так поступила. Довольно одного убийства, – добавила она, содрогаясь. – Я бы не вынесла еще чего-нибудь подобного.
– Вы не должны сердиться за смерть этого человека, так как она была вызвана его словами о вас, – многозначительно проговорил Мейер. – Если бы не это обстоятельство, я бы его не тронул. Я не стал бы вмешиваться, так как считаю это бесполезным; ведь я такой же фаталист, как и наш приятель
