говорили, далеко и надолго.
В тридцатые годы двадцатого века монастырь снесли, оставшиеся после него кой-какие постройки приспособили под жилье работникам мелькомбината, а на прилегающих низинах, на мало-мальски пригодных для застройки рёлочках люди по-быстрому начали городить засыпнушки, чтоб милиция не выгнала с занятого участка. В народе эти стихийно возникавшие поселки называли «нахаловками». Потом была проведена нумерация этих строений, «нахаловки» переименовали в Рёлки, заселенцев обложили налогами на землю, строения и на всю живность. Живешь, пользуешься землей – плати. Вот только на прозвища налога не нашлось, а так бы мог получиться неплохой навар в казну, поскольку почти все обитатели предместий имели не учтенные в паспортах клички и прозвища. Думаю, что многие филологи могли бы позавидовать разнообразию и фантазии обитателей деревянных засыпнух; там все было выстроено с той закономерностью, с которой сорняки заполняют огороды и грядки.
Каунь, Бала, Потрох, Горе, Матаня, Валовый, Ехидна, Король, Дохлый, Лангай, Ляма, Зануда – сегодня эти клички звучат для меня как позывные уже ушедшего в невесть какие дали времени. Но в мое сознание они вошли одновременно с названием родного предместья, всего, что было за пределами нашей ограды. Из глубины памяти я вытаскиваю клички своих соседей – еще не мужиков, но уже и не парней, которые вскоре ушли служить в армию: Митча, Кольча, Троха, Потапча. К прозвищу последнего обязательно добавлялось, что Потапча – не простой, а хитрый мужичонка!
Марксистская философия утверждает, что народ не ошибается. Впрочем, сам народ диалектический материализм понимал по-своему, обсуждая, за что это всю ночь гонял Каунь свою Лярву и какой срок дадут Лёне Колчаку за пачку чая, которую у него обнаружили на проходной охранники, когда он выходил с чаепрессовочной фабрики. В основном прозвища шли от фамилий, улица сокращала их и придавала им ту окраску, которую обладатели заслуживали. Обретение прозвища напоминало путь дворняги, которая норовит спрямлять себе дорогу, бегая через дыры в заборах. Улица, следуя собачьему примеру и облегчая себе жизнь, давала короткие прозвища, с которыми, бывало, шли по жизни до самой могилы: Кулик, Мазя, Чипа, Иман, Милиционер, Конь, Каланча, Суслик, Труха, Зверь, Баран, Алямус, Иван.
Вообще-то Иван был девочкой с цветочным именем Лилия, но она наравне со всеми играла в чику, лазила по огородам и свое место видела только в мальчишечьем строю. Другим девочкам повезло больше, они почти все были с длинными звучными фамилиями: Сахаровская, Гладковская, Комаровская, Любогащинская, Михай-Сташинская. Но были среди них девочки с короткими и острыми, как шило, прозвищами: Глазкова была Пончиком, Потапову Ритку звали Рыжей, Шмыгину – Шмыгой. Здесь срабатывал все тот же облегчающий принцип: если брат – Шмыга, значит, и сестра должна стоять рядом. Еще была девочка с длинным и звучным прозвищем – «Выдри клок волос». Хотя была она как все и ни единого волоса с чужой головы не тронула.
Особняком стояла Катя Ермак. Иногда мне казалось, что это создание попало к нам в предместье с другой планеты. Впрочем, все объяснялось просто. Неподалеку от Рёлок стояла зенитная батарея, в задачу которой входила охрана воздушного пространства на подступах к авиационному заводу. Катиного отца перевели служить из Львова и назначили помощником командира батареи по политической части. Надо сказать, что на батарее мы были частыми гостями, в солдатской столовой смотрели кино, более того, в праздничные дни нас усаживали за столы, и мы наедались до отвала.
В предместье Катя сразу же стала предметом всеобщего внимания, но она держалась достойно и быстро стала для нас «своим в доску парнем». Училась она легко, почти на одни пятерки, но подлизой никогда не была. Резкая и острая на язык, она могла возражать учителям и даже спорить с ними. И, странное дело, ей это позволяли, а с нас за одно слово против готовы были шкуру содрать. Нам же она нравилась тем, что была красива, справедлива и с ней можно было запросто говорить на любые темы. Кроме того, она лучше всех девчонок играла в баскетбол, спокойно разбиралась с ребятами, которые пытались хлюздить или устраивать базар во время игр. Часто бывало, что вместе с нами она гоняла по пустырю футбольный мяч и, если подходить строго, запросто могла выдрать клок волос с тех мальчишеских голов, которые того заслуживали. Но и здесь сработало уличное правило: Катю, с долей уважения к знаменитому атаману, стали называть Тимофеевной.
Сегодня я могу точно сказать, что с ее появлением в Барабе в моей жизни изменилось многое. Главным даже было не то, что я стал обращать внимание на свой внешний вид. Я заметил, когда мне что-то удавалось, то я невольно ждал ее реакцию: как посмотрит, что скажет. В нашей подростковой жизни секретов ни у кого не было, хотя мы и старались максимально спрятать свои чувства. А они, как иногда говорила моя мама, были написаны у нас на лицах. Тогда нам было невдомек, как Кате после житья на Украине, где, по слухам, ветки ломятся от груш и черешни, а яблоками усыпаны сады и всегда тепло, наверное, непросто было переносить наш мороз и барабинскую грязь. Позже я понял: она, конечно же, осознавала, что попала не в рай, и даже в меру своих сил пыталась что-то поменять в новой для себя жизни. Но яблоки яблоками, а народ здесь, как она говорила, был грубее и проще.
– И здесь нет бандеровцев, – добавляла она.
Катя ошибалась – были. Выселенцев с Западной Украины свозили на Бадан-завод, где они гнали деготь, заготавливали клепку, валили лес. Работали там не только украинцы, несколько лет на заготовку клепки туда ездил отец. Там можно было заработать больше, чем платили в городе.
Позже мне с отцом довелось побывать на том самом Бадан-заводе. Приехали мы туда собирать ягоду и бить кедровую шишку. В таежном поселке уже никто не жил, остались лишь заросшее полынью таежное кладбище, разрушенная пилорама да покореженные, с выбитыми окнами брошенные дома. Все обитатели завода разъехались кто куда, одни вернулись на Украину, другие перебрались в Горячие Ключи, Добролет, Кочергат, где для них были выстроены новые дома.
Да, бандеровцев у нас не было, но и своего хулиганья хватало.
МОРКОВЬ ДЛЯ КОРОЛЯ
